Аравия. Прошлое и настоящее
Шрифт:
«Беспрепятственно пропуская паломников из России на свою территорию», отмечали российские дипломаты, и, оказываясь, на первый взгляд, в проигрыше (в плане получения доходов с консульских сборов), персидские и турецкие власти «потом уж сполна брали свое», и «обдирали паломников как липку». «Путь паломников, — докладывал А.Орлов, — пересекает несколько рек, где имеются мосты, за переход по которым для вьючных животных установлена следующая такса: с мулов, ослов и лошадей без груза — 20 пара, с грузом — 1 пиастр; с верблюдов без груза — 2 пиастра, с грузом — 2,5 пиастра» (170). При скоплении перед мостом большого числа паломников «сборщики налогов берут взятки — за пропуск вне очереди. Часто случается, что мосты, отведенные для пересечения рек паломниками, «ломаются», и именно в моменты наиболее оживленного движения. Тогда сборщики мостовой пошлины, которые являются в то же время и владельцами перевозных средств, взимают с каждого перевозимого животного до четверти меджидие, что в 10, а порой и 20 раз выше официально установленной таксы». И русским паломникам, замечает А.Орлов, хочешь, не хочешь, приходится раскошеливаться.
«Экипажей для обеспечения сообщения между Неджефом и Кербелой нет», говорится в сообщении другого российского дипломата, вице-консула в Неджефе А. Фархаты. «Есть только десятиместные арбы, в которых и возят паломников. Арбы эти отправляются со станции лишь один раз в сутки, в строго определенное время. Желающие выехать приобретают места — и пестрая разноязыкая кавалькада трогается в путь. Следуют группой, не отрываясь друг от друга. Остановка одной арбы вызывает остановку остальных. Вместе с паломниками и путешественниками всякий раз едут по два вооруженных турецких жандарма» (171).
Встречаются в донесениях российских дипломатов и описания Священных городов мусульман-шиитов. Перелистывая пожелтевшие со временем страницы архивных документов, живо представляешь себе Неджеф и Кербелу начала XX столетия. «Сюда ежегодно привозится из различных стран, — сообщает в своих путевых заметках А. Фархата, — преимущественно из Персии, Индии и с Кавказа, до 80 тысяч шиитских погребений: урн с прахом отцов, матерей, жен и детей. Считается, что быть погребенным здесь — значит попасть в рай, и жить там беззаботно».
Добраться из России до Священных городов и захоронить там умерших родных или родственников, замечает А. Фархата, непросто (172). Утрясать связанные с этим делом вопросы, помогали русскоподданным мусульманам-шиитам проживавшие в Неджефе и Кербеле их соотечественники. В 1914 г. в Неджефе насчитывалось до 300 человек русскоподданных, а в Кербеле — 40 (173). Из 70-80 тысяч паломников-шиитов, ежегодно посещавших тогда эти города, «от 3 тыс. до 10 тыс. человек, то есть около 10 процентов, составляли русскоподданные, преимущественно из Закавказья» (174).
С каждого из них российским консульством в Багдаде, если «паломники попадали в сферу его внимания», «взималось 75 копеек пожертвований». Однако, почему-то «в пользу Николаевской больницы в Константинополе», хотя услугами ее, как подчеркивали российские дипломаты, паломники-мусульмане из России практически не пользовались (175). В связи с этим консул в Багдаде В. Машков ставил вопрос, и вполне обоснованно, как считали в МИД России, об использовании таких пожертвований на «организацию медицинской помощи паломникам-мусульманам из числа русскоподданных, следующих через Багдад». Сам В. Машков готов был «вносить на эти цели пожертвований не менее 100 рублей в год» (176).
Документы свидетельствуют, что российские дипломаты обращали внимание Санкт-Петербурга на необходимость безотлагательного решения проблем, связанных с паломничеством мусульман из России. Иными словами, затрагивали вопросы, имевшие отношение к судьбам сотен тысяч подданных из числа многомиллионного мусульманского населения Российской империи. И что важно, акценты в своих соображениях и предложениях на этот счет ставили на гуманной, «нравственной стороне» паломничества.
Надо сказать, что ограничений на паломничество мусульман из России к началу XX столетия практически не было. Если таковые и вводились, то крайне редко; главным образом вследствие неблагоприятных в санитарном отношении условий в местах паломничества; чаще всего из-за холеры (177).
В 1891 г., например, имела место масштабная вспышка холеры. На турецкой границе были установлены дополнительные многочисленные военно-санитарные кордоны. По этой причине в 1891 году Неджеф и Кербелу посетило значительно меньшее количество паломников, чем в предыдущие годы. Согласно донесениям российских дипломатов, «их было 1547 человек, в том числе из Ереванской губернии — 538 чел., Бакинской — 712 чел., из Бухарского ханства — 21 чел.» (178).
Мусульмане-сунниты, в отличие от шиитов, совершают паломничество к Святым местам ислама в Мекке и Медине. О паломничестве мусульман-суннитов из России в Аравию в конце XIX ярко рассказано в «Отчете штаб-капитана Давлетшина о командировке в Хиджаз». По наблюдениям российского офицера, «много паломников из числа русскоподданных прибывало в Святые места ислама в Аравии с караванами из Сирии и Египта». Сирийский паломнический караван 1898 г., который наблюдал Г. Давлетшин, был многотысячным; его охранял военный отряд, численностью 550 человек. Во главе каравана, по сложившейся традиции, шел красивый верблюд с водруженным на него богато украшенным шатром-паланкином с кисвой (покрывалом) для Каабы.
Во время посещения Мекки штабс-капитаном Г. Давлетшиным в городе насчитывалось — из числа постоянно проживавших там мусульман, эмигрировавших из России, — «восемь семей татар, две семьи киргиз и учащихся в медресе семь человек..., а в Медине — 31 семья татар».
Средства к существованию все они «добывали», по выражению Давлетшина, обслуживая пилигримов из России: встречали караваны, размещали паломников у себя на квартирах, «столовали их». «Я видел только одного из здешних эмигрантов, — сообщает Г. Давлетшин, — бывшего состоятельного купца, бежавшего в Медину от запою, который один только не интересовался хаджиями, и зарабатывал себе на хлеб своими трудами».
Во главе мединской общины мусульман-эмигрантов из России стоял Абд ас-Сатар. На собранные им пожертвования было построено известное в Медине Казанское медресе, а также мечеть и шесть домов. В самом медресе, где во время хаджа размешались пилигримы из России, было «42 учащихся из татар». «Они выгодно отличались», по мнению Г. Давлетшина, от «собратьев своих из бухарских медресе». Были «менее фанатичны», имели «значительно более широкий кругозор, более правильные взгляды, и всем интересовались». Объяснением тому, как считал Г. Давлетшин, — «более свободный, чем в Бухаре, дух коренных жителей Медины». Во времена турецко-османского владычества в Аравии Медина, к слову, и отчасти Таиф, «служили местами ссылки для лиц, неугодных султанам, а также для женщин и евнухов, изгнанных из Сераля».
Колония мусульман-эмигрантов из России жила в Медине «своей замкнутой жизнью». В случае смерти жены, читаем мы в отчете Г. Давлетшина, вдовец «выезжал для новой женитьбы в Россию». Возвращаясь, «привозил невест не только для себя, но и для подраставших сыновей своих и братьев». Союзов с «местными арабками, находя их слишком требовательными и своенравными», мусульмане-эмигранты из России «старательно избегали» (178*).
В 1898 г. Мекку и Медину посетили «450 мусульман-паломников из России, в том числе 6 человек из Санкт-Петербурга и 2 человека из Москвы». Все они были в основном людьми состоятельными: коммерсантами, представителями купеческого сословия, муллами. Перед совершением хаджа паломники «производили все необходимые денежные расчеты, покрывали долги, если таковые имелись, писали духовные завещания». Среди предметов, «обязательно бравшихся ими в дорогу», были самовар, чай, несколько мешков с ржаными сухарями и сушеная черная смородина.