Арбатская излучина
Шрифт:
Света улыбнулась немного свысока:
— Я никогда не буду фигурировать в «двойной бухгалтерии». Это не для меня.
И так же как Света в этом их свидании сразу учуяла перемену в подруге, так и Нонна подумала очень точно про Свету: «Она обрела форму. И сохранит ее при всех превратностях судьбы».
Но Светлане все-таки нужна была ясность:
— Что же тебя пугает, Нонна? То, что я рассталась с Костиком? Или то, что я с ним рассталась, по твоему мнению, преждевременно? Или у тебя нет уверенности в том, что я смогу устроить свое будущее?
Они давно не виделись, но перемена в Свете не могла произойти за это время. «Я ее просто не знала, — думала Нонна, — или, вернее, судила о ней поверхностно. Хорошо ли, что она так уверена в себе? Хорошо ли это для нее? Наверное!»
И Нонна ответила искренне:
— Я вообще не боюсь за тебя. У тебя характер. А это главное.
Нонна тут же подумала, что с таким характером можно через многое переступить. Через Костика, например, запросто. Но как обстоит дело с мамой? С мамой, которую Света так любит, так предана ей. А может быть, и эта любовь и преданность отойдут вместе с «пройденным этапом»?
И вдруг жизнь подруги представилась ей в виде американского шкафа для дел, стоящего в канцелярии на службе у Нонны: один ящик выдвигается — все другие защелкиваются…
Светлана, словно угадав ее мысли и так, будто это был совершенно новый, не связанный с прежним вопрос, проговорила:
— Есть одна трудная для меня вещь во всем этом. Трудная потому, что не от меня уже зависит…
— Мама?
— Ну конечно. У нее свои представления обо всем…
«И о тебе — в первую очередь», — подумала Нонна.
— Конечно, мама мне желает счастья больше, чем себе. Разве я не понимаю? Разве я виновата, что мы по-разному видим это счастье. Почему я должна убиваться оттого, что мне после школы пришлось идти работать, а не учиться дальше? А ведь мама до сих пор никак не успокоится и, что обиднее всего, винит себя в этом. А на самом деле все не так. Если бы у меня самой было желание, все бы устроилось… Теперь она ужас как расстраивается из-за Костика… Я ему настрого запретила плакать ей в жилетку. И если она его вызовет на разговор, чтоб сказал: «Что делать? Света любит другого…»
— Ты так ему велела? А сама ты сказала маме?
— Я? Нет, не сказала.
Света улыбнулась изумлению подруги:
— Ну подумай, Нонна, как я могу с этим показаться маме? Тогда надо сказать кто… Возможно, это до времени?
— До времени? — недоуменно повторила Нонна.
Света захохотала:
— Видишь, как ты судишь только по себе. Я вовсе не собираюсь долго оставаться в тени. Все должно стать ясным. Как в бухгалтерии. Обыкновенной, а не двойной. Со всеми ее «бульдо-сальдами».
— Вот как?
— А если от Костика мама услышит про другого, я скажу, что объяснила ему так, чтобы облегчить разрыв. Такой гуманизм вполне в мамином духе.
— Но раз ты так уверена, что долго не останешься в тени, то ведь и мама тоже узнает…
— А как же! Но понимаешь, она узнает тогда, когда все-все уже определится, наладится. И тут как раз войдут в силу соображения насчет «моего счастья»! А потом есть еще одно обстоятельство: полковник!
— Я так и думала.
— Ну, ты, может быть, думала, а у меня так просто крылья растут, когда я вижу, как они друг другу… ну не только подходят, но просто нужны. Ох, Ноннка, как мне хочется устроить маму!
— Да, это на твою мельницу…
Светлана понимала, что тема «мама — полковник» не столь занимает подругу, как ее, Светы, история с Юрием. По существу, Нонна вовсе не в курсе дел, и, право, она заслужила большей откровенности.
— Что тебе сказать про Юрия? Мы с ним в чем-то похожи друг на друга. Честное слово, я вовсе не чувствую разницы в годах… Ты это понимаешь?
— Еще бы! У нас ничего не может быть общего с мальчишками.
— Но главное даже не в этом. Просто он меня так любит, что ничего для меня не пожалеет…
— И никого?
— И никого. А это большое дело, когда человек для тебя никого не пожалеет.
— Это всё! — согласилась Нонна и мысленно обратилась к своему «негоцианту»: тоже вот — жалел-жалел и вдруг перестал жалеть. Сказал просто: «привязался».
И это было так удивительно: храбрая Нонна испугалась за подругу! Она бы даже не смогла точно определить почему. Что-то здесь было не так. В том, что она порвала с Костиком? Да, и в этом. В том, что сошлась с Юрием? И в этом тоже. Но что же здесь было неправильного? С точки зрения прежней Нонны все шло как положено. Сегодня? Сегодня это уже казалось ошибкой. Не с каких-то там моральных высот, вовсе нет. Просто житейской ошибкой. Это значило, что если раньше она была бы уверена, что такой поворот ведет Светлану прямехонько к счастью, то сейчас неясные опасения подсказывали Нонне, что, может быть, и не так уж прямехонько.
Но Светлана излучала такую уверенность, такую безмятежность! И наверное, все-таки на Светлану можно было положиться: она шла по жизни легко, но осмотрительно. И значит, очень уж была в себе уверена, раз твердо знала, что никакого сомнительного положения для себя не приемлет.
— Юрий женится на мне, — сказала она просто.
«Значит, все. Все уже решено, — странно подумалось Светлане, как будто это решилось только сейчас. — «Мне венчаться тем венцом, обручаться тем кольцом…»
Вероятно, на лице Нонны она прочла сомнение и потому добавила:
— Если бы я не знала это наверняка, меня не тронули бы никакие его чюйства. Ни за что.
Нонну поразил жесткий смысл этих слов:
— Значит, Света, он тебе это обещает?
— Вовсе нет. Об этом разговора не было. Он еще сам даже не знает. Но что так произойдет, будь спок!
Света глядела на подругу своими прохладными продолговатыми глазами, и в этом взгляде что-то такое передалось Нонне, что смывало ее опасения.
— Ты же знаешь, Светик, как я хочу счастья для тебя! — искренне сказала Нонна. И неожиданно для себя подумала: «Раз так случилось, что ничто другое в жизни не зацепило тебя, не увлекло, не заинтересовало… что ты лишь в ожидании какой-то встречи, какого-то принца… Пусть этим принцем будет для тебя Юрий Николаевич Чурин. Вряд ли он обманет тебя: разве ты недостаточно хороша? Но не обманешься ли ты в нем? Не пожалеешь ли когда-нибудь? А впрочем, почему ты должна пожалеть?»