Арена
Шрифт:
Нет, не врага — все-таки соперника Саша старался не испытывать к этому жутковатому созданию ненависти. Все делают работу — работу по защите интересов своей родины. Он, этот жук-переросток, защищает свою родину если не от реальной военной угрозы, то, по крайней мере, от некоторых экономических проблем. А что делаешь здесь ты, Александр Трошин? Ради кого и ради чего сейчас ты попытаешься пробить стальным лезвием этот хитиновый панцирь? За приличную, по нищим российским меркам, зарплату? За очередную тряпку, которую сможет купить твоя жена, чтобы пару раз надеть, а затем швырнуть в шкаф и забыть о ней навсегда? Может быть, те, кто не вышел в финал, отчаянно нуждались в треклятых астероидах, что крутятся вокруг звезды с ничего
Косой удар, направленный в плечо, — достигни он цели, и крошечная голова с огромными фасеточными глазами полетит в песок. Здесь он красный, этот песок. Саша не на своей территории. Но клинок не достигает цели — жук уворачивается, и лишь кончик лезвия скользит по прочному панцирю, оставляя глубокую царапину. А в следующую секунду — короткий и точный ответный удар: одна из презрительно называемых Сашей «шампурами» шпаг пробивает кольчугу, толстую подкольчужную куртку, мясо, а потом все перечисленное в обратной последовательности — и выставляет кровавое острие наружу. Саша отпрыгивает назад и совершенно явственно ощущает, как набухает от крови куртка, как левая нога становится тяжелей и теперь уже не так хорошо его слушается. Нейрококон фиксирует повреждения и вносит коррективы в управление матрицей. Сволочь.
У него не так уж много времени. Скоро его отключат, посчитав, что объект «истек кровью». Нападать надо сейчас, уже не считаясь с последствиями. А бок горит огнем, боль пульсирует, рвет тело на части… Черт бы подрал этот нейрококон, что сейчас транслирует импульсы боли беззащитному существу, находящемуся под его контролем.
Здоровенная полоса острой стали молотила игга с такой силой, что тому пришлось уйти в глухую оборону. Казалось, это кошмарное существо — чьельовьек… — такое не выговоришь, и насосавшись синей одури до полной отключки, — полностью утратил инстинкт самосохранения, не реагируя на получаемые раны и стремясь только к одному — добраться до его, Ссунга, мяса. Одна из рук уже безжизненно повисла, не перерубленная — панцирь, хоть и более тонкий, чем на теле, выдержал, — но сломанная в суставе. Острая боль ломала тело, но она была легкой чесоткой по сравнению с тем, что он почувствует, если меч чьельовьека ударит в голову. Страшна плата за разум — с тех пор, как его, Ссунга, предки обрели этот проклятый дар, боль стала бичом их народа. Нервные волокна отзывались спазмами даже на простой удар, не способный повредить панцирь. Если же враг добирался до нежной плоти… Игги редко умирали от кровопотери, и в их телах было не так много жизненно важных органов. Они умирали от боли.
Он достал этого великана уже, по меньшей мере, трижды железная башня, продолжая свои жуткие атаки, оставляла за собой следы красной крови — не иначе как на основе железа. Но непохоже было, чтобы этот боец хоть немного утратил пыл.
Он не испытывал ненависти к противнику. Ссунг дай Саар не первый цикл выходил на Арену. За свои заслуги перед Империей Игг он был удостоен высшей чести — стал единственным, кому позволили не только участвовать в боях на Арене, но и заседать в Большом Жюри. Он редко терпел поражения, и те немногие противники, что смогли по воле случая или по праву умения победить его, многому научили Ссунга. Научили психологии боя, дали понять, что сильным эмоциям не место на Арене. Вот и сейчас его разум был спокоен, тщательно взвешивал и рассчитывал каждый шаг, каждый удар, но все эти расчеты пропадали втуне, разбиваясь о бесхитростную, необычайно мощную атаку закованного в железо бойца.
Ссунг дай Саар отступал. Его глаза, замечавшие даже намек на предстоящее движение противника, ловили нужный момент. Атаку он просчитал и выверил до мельчайших подробностей, и она была неотвратима. Оставалось только ждать подходящего случая. Он представится, Ссунг был в этом уверен: ни одно белковое существо… да вообще ни одно существо, если не вспоминать о не знающих
И вот он, решительный момент. Две оставшиеся руки выполнили великолепный, прекрасный в своем совершенстве пируэт, устремившись туда, где у чьельовьека должно находиться его единственное сердце. Игг немало времени уделял изучению анатомии потенциальных противников и, хотя искренне сочувствовал бедолагам, вынужденным жить практически без резервирования жизненно важных органов, тем не менее подходил к использованию своих знаний с должной прагматичностью. Дарк должен был пронзить сердце противника, даровав Ссунгу дай Саару победу в этом поединке. Умение владеть дарком — длинным и тонким стальным клинком, история которого терялась в глубокой древности, — сделало Ссунга дай Саара капитаном. Не одно, конечно, но и оно тоже. Может быть, даже в первую очередь.
Чьельовьек не мог уклониться. Но он сделал это! Немыслимо изогнув тело, куда более гибкое, чем можно было ожидать от железной башни, он ушел с роковой траектории клинка, отделавшись еще одной раной — тяжелой и наверняка болезненной. Но рана его не шла ни в какое сравнение с тем, что почувствовал в тот же момент сам Ссунг. Огромное, тяжелое оружие обрушилось на панцирь игга, пробивая хитин, опрокидывая его на спину.
Весь залитый кровью, чьельовьек стоял над поверженным Ссунгом, намереваясь нанести последний удар. И почему-то Ссунгу казалось, что этот удар обрушится именно на голову. Он приготовился умереть от самой страшной из всех видов боли…
В какой-то момент Александру показалось, что неподвижные фасеточные глаза лежащего перед ним игга вдруг отразили какое-то странное чувство. Не мольбу о пощаде… Не страх и не бешенство… Что-то другое — тоску, ожидание чего-то столь ужасного, что невозможно представить человеку. Он знал, что павшего нужно добить — этого требовали правила Арены, да и он сам не раз был свидетелем того, как, казалось бы, уже поверженный противник наносил последний, решающий удар. А ведь условие победы — остаться в живых.
— Саша, еще один удар. Бей в голову — там самый слабый панцирь.
Сделавшийся вдруг омерзительным голос Штерна говорил правильные вещи. Очень в духе Арены. Но Саша не мог ударить лежачего, выглядевшего таким беспомощным. Попытался было сделать над собой усилие… тщетно.
Александр оглянулся. Их осталось двое. Биг убит наповал, даже отсюда видно, что у него пробит шлем; тело Лики едва выглядывает из-под покоящейся на ней туши предпоследнего игга. Мелькнула мысль, что ребята после Арены найдут подходящий повод позубоскалить на предмет неразборчивости девушки в связях. Олег был жив, но термин «цел» к нему уже не относился — он, опустив голову, сидел рядом с живописной грудой тел, явно не имея сил встать. Его нога была изогнута под совершенно неправильным углом.
Александр снова обернулся к капитану Команды противника. Один удар, и Арена завершена. Его надо сделать, этот финальный удар, надо… Но он не мог.
— Добей его! — почти кричал в ухо голос Штерна. — Добей!
Александр стоял, тяжело опираясь на меч. Он смотрел в густо-синие полусферы глаз противника — и не видел в них враждебности — одно только понимание. А спустя несколько чудовищно долгих секунд эти красивые, отливающие перламутром глаза подернулись дымкой, и фигура на испещренном синими пятнами песке замерла. Игг отключился.