Архипелаг Исчезающих Островов
Шрифт:
Некоторое время мы молчали, опершись локтями на перила и смотря на черную воду, в которой отражались огни Океанска.
Потом я сказал Андрею о том, что мучило меня. Как думает он, неудача первого “штурма” не подорвет ли веру в существование Земли Ветлугина?
Андрей ответил, что не разделяет моих опасений, но голос его был слишком бодрым. Мы снова замолчали.
Сзади послышались торопливые шаги:
– Алексей Петрович! Вы где, Алексей Петрович?
Меня окликал старший радист.
– Я здесь, Никита Саввич, – отозвался я.
– Радиограмма из Москвы, – сказал он, подходя и протягивая бланк.
Хотя я уже не являлся начальником экспедиции, но ко мне еще обращались по старой памяти.
Я взял радиограмму.
В ней был ответ на мучивший меня и Андрея вопрос.
По решению правительства, экспедицию предлагалось возобновить будущим летом. Ледокол приказано поставить в док. Научную группу не расформировывать.
От сердца отлегло.
Значит, моя ошибка не отразилась на общем деле. Я был виноват, но только я один и платился за свою вину.
Радость моя была так велика, что я, не дочитав радиограммы, поспешил протянуть бланк Андрею.
– Москва предлагает повторить поход в следующем году! – сказал я с воодушевлением. – Тогда-то уж обязательно доберемся до Земли Ветлугина. Я рад, Андрей! Вот истинно мудрое решение. Верно?
Андрей шагнул поближе к фонарю, чтобы прочитать радиограмму.
В волнении я прошелся по палубе.
Ого! Теперь мы покажем маловерам! Учтем весь опыт первой экспедиции. Используем опреснители как вспомогательное средство. Кого бы ни назначили начальником экспедиции, это будет, наверное, опытный полярник, который поймет значение опреснителей.
– Леша!
Я оглянулся. Андрей смотрел на меня, держа радиограмму на весу.
– Ты все прочел, Леша? – спросил он странным тоном.
– Все! Почти все!
– Дочитай до конца.
Я встревоженно выхватил бланк из его рук. Неужели я чего-нибудь не понял? Разрешают второй поход или не разрешают?
В конце радиограммы стояло:
“Начальником экспедиции утвердить товарища А.Звонкова”.
– Совсем неожиданно для меня, – забубнил Андрей над ухом. – Ничего не знал об этом…
Я не дал ему закончить. Меня удивили и рассердили почти извиняющиеся интонации его голоса.
– Да ты в уме, Андрей? – сказал я. – Что это? Извиняешься передо мной? Утешаешь?.. Почему?
– Не утешаю, не извиняюсь, но…
– Послушай! Ведь это оскорбительно, пойми ты! Даже не в том дело, что мы друзья. Мы оба с тобой – советские люди, перед которыми одна цель… Возможны ли вражда или соперничество между нами?
– Да не горячись ты, Лешка! Я сказал только…
– Я рад, дурень ты! И за экспедицию рад и за тебя. За нас обоих!.. Значит, там, в Москве, доверяют молодым…
Степан Иванович, узнавший о радиограмме от Никиты Саввича, застал нас прогуливающимися по палубе и обсуждающими план второго похода.
– А мы прикидываем с Алексеем Петровичем, что доставить из Москвы, – сказал Андрей, увидев его. – Сети для ловли планктона подгуляли у нас. И батометров надо прикупить… А потом закажем с полсотни опреснителей! Помните, я рассказывал об опреснителях – веществе, которое вызывает выпадение солей из воды?.. Это его идея, Леши, Алексея Петровича! – поспешил добавить мой друг, ласково беря меня за локоть.
Через несколько дней Андрей вместе со Степаном Ивановичем и Вяхиревым вылетел в Москву, чтобы торопить химиков, работающих над получением химического состава, который мы условно назвали опреснителем. Союшкин еще накануне выехал в Москву поездом.
Мы с Синицким остались зимовать в Океанске.
Меня соблазнила возможность совершить в течение зимы несколько разведывательных полетов в район “белого пятна”. Кроме того, я считал, что обработку собранных во время экспедиции гидрологических и метеорологических данных удобнее проводить на берегу Восточно-Сибирского моря, то есть на самом пороге тайны.
Расположились мы на метеостанции Соленый Нос. Здесь на протяжении последних лет проводили систематические наблюдения над гидрологическим режимом моря, над формированием его льдов и т.д. Это было очень кстати для нас.
Частенько, воспользовавшись оказией (из метеостанции в город регулярно ходили машины), я заглядывал в док, где ремонтировали наш корабль.
Вся команда проявляла по отношению ко мне большой такт. Никто не топтался подле меня с выражением соболезнования, никто не засматривал сочувственно в глаза. Держались просто, по-деловому, как это умеют только мужественные, прямые, закаленные в невзгодах люди.
Ремонт подвигался быстрыми темпами. К началу лета “Пятилетка” должна была снова войти в строй.
А праздничные дни я проводил в доме Овчаренко.
Отличный он был человек! Как-то житейски просто и очень правильно понимал жизнь. Не потому ли все так удавалось ему?
Для окружающих начальник океанского порта был неисчерпаемым источником бодрости и энергии, работу свою делал быстро, с шутками и прибаутками, отдыхал весело, шумно.
Оказалось, что на покупку книг он тратит чуть ли не половину своей зарплаты. Я поразился, увидев его обширную библиотеку. Несмотря на занятость, читал Овчаренко очень много (обычно по ночам) и по самым разнообразным вопросам. Думаю, что привычку к систематическому чтению привил ему Петр Арианович.
Мне было приятно узнавать в Овчаренко Петра Ариановича, находить в характере, мнениях, привычках радушного, приветливого хозяина то, что сближало его с моим покойным учителем.
Я много думал в ту зиму также о Лизе.
У нас наладилась переписка. Я знал, что Лиза не любит писать (восторженное послание из “Подмосковной Атлантиды” было исключением из правила). Тем более дорожил я каждой ее строчкой.
Письма Лизы были коротенькие, но задушевные, ласковые. Мне очень важно было, что, несмотря на неудачу, несмотря на сделанные мною сгоряча промахи, Лиза продолжает верить в меня.