Архипелаг Исчезающих Островов
Шрифт:
Над головой по трапам и палубе, как частый дождь, застучали шаги.
Я поспешил наверх – проверить, хорошо ли закреплены аварийные запасы.
Крен с каждой минутой увеличивался. Вдобавок палуба обледенела, и ходить по ней было очень трудно.
Льды вокруг были спокойны, но под этим спокойствием таилась угроза. Они медленно кружились, как в хороводе. Видимо, проклятая льдина, на которую сел дном корабль, также двигалась, ерзала вместе с другими льдинами.
Я вернулся вниз.
За те несколько минут, что я пробыл вне машинного отделения, увеличился напор воды. Струи воды, пробиваясь в разрывы в прокладке, били с размаху в противоположную переборку. Они были тонкие, но тугие.
– Тонн тридцать в час, – прикинул я, глядя на хлеставшую воду.
Неприятно было думать с том, что все Восточно-Сибирское море ломится в наш корабль.
Вот где сказался опыт прошлогоднего плавания! Наш коллектив был на редкость сколочен, слажен, “сбит” прошлогодними частыми сжатиями. Работали споро, без суеты, по какому-то наитию, почти без слов понимая Андрея и Федосеича, командовавших авралом. Если существует передача мыслей на расстоянии, то она проявляется именно во время аварии.
Часть команды подтаскивала к холодильнику доски и цемент. Другие бегом приволокли брандспойт, мгновенно собрали его и протянули шланг за борт. Тотчас же произошла перемена в зловещей какофонии: журчанье струй заглушили мощные всхлебы заработавшего брандспойта.
Откачивали воду с яростью. Всех охватило какое-то вдохновение, азарт борьбы со стихией. Никогда моряк не чувствует себя до такой степени связанным со своим кораблем, как в минуты опасности. Каждый понимал, что судьба корабля – это наша судьба!
А стрелка кренометра продолжала неудержимо двигаться. Она подходила уже к тридцати.
– Что ж, Андрей, – сказал я негромко, – опреснители помогли бы…
Андрей искоса взглянул на меня:
– Ты думаешь, пора?
– Надо выровнять корабль…
– А с чем придем к зигзагу?
– Мы пустим в ход десяток опреснителей, – продолжал я, – и корабль выровняется! Проклятую льдину-подсов – к черту, на размыв ее!..
– Десяток, – повторил Андрей задумчиво. – Целый десяток!..
– Хватит остальных.
– Хватит ли?
Откуда я мог знать, хватит или не хватит?
– Нет, нельзя, – решительно сказал Андрей. – Что ты? Прийти к зигзагу порожняком, с пустыми руками!..
– Но так мы вообще можем не прийти к зигзагу.
– А что пользы прийти без опреснителей? Повторить прошлый год?..
Я молчал.
– Хорошо. Посоветуемся с Кешкиным, – сказал после паузы Андрей. – Я считаю: надо держаться до последнего!
– На одном энтузиазме?
– Да. Ты правильно сказал – на энтузиазме!
Он подозвал к себе Федосеича, Сабирова и старшего механика Кешкина. Они явились, промокшие насквозь, измученные возней с брандспойтом и мешками.
С обычной своей краткостью Андрей изложил суть вопроса. Настолько ли опасно положение, чтобы пускать в ход ценные опреснители, нашу последнюю, решающую ставку в борьбе со льдами?
Сабиров сверкнул черными глазами и быстро сказал: “Нет”. Федосеич в знак согласия с Сабировым кивнул головой. Механик Кешкин призадумался. Мы с напряжением ждали его ответа.
Между тем аврал продолжался. Вокруг крышки холодильника, куда ломилось Восточно-Сибирское море, суетились люди. Матросы непослушными, одеревеневшими от холода руками зажимали отверстия, городили и сколачивали доски.
Кешкин, мельком взглянув на выраставшую на глазах опалубку, принял решение.
– Поберегите опреснители, Андрей Иваныч, – сказал он. – Я вот что думаю. Что, если мы с Сабировым спустимся за борт? Надо попробовать заткнуть отверстие снаружи…
К тому времени отверстие ушло уже на метр в воду. Стало быть, смельчаков ждала ванна при температуре воды минус два градуса. Мало того: льды могли придвинуться вплотную к борту и раздавить Сабирова и Кешкина.
Но только так можно было выровнять корабль, не прибегая к опреснителям.
Мы вышли на палубу.
Кешкина и Сабирова поспешно обрядили в водолазные костюмы. Затем Кешкин первым по деревянному штормтрапу спустился за борт. Сабиров нетерпеливо топтался на палубе, ожидая своей очереди.
Задача состояла в том, чтобы ощупью отыскать в борту отверстие, через которое хлестала вода, и заткнуть его паклей, обмазанной тавотом. Это было не так-то просто. Надо было подставить паклю как раз под струю воды. Струя должна была сама затянуть ее внутрь.
То и дело водолазы сменялись. Руки и ноги их окоченели. Работать становилось все труднее. Но вот по прошествии томительной четверти часа из машинного отделения явился гонец с радостной вестью: вода стала поступать медленнее. Сабирову удалось закупорить отверстие.
Когда он поднялся по штормтрапу на палубу и мы отвинтили шлем его скафандра, старший помощник не мог говорить. Зуб на зуб не попадал от холода!
– Сабирова и Кешкина – в каюту! – распорядился Андрей. – Оттереть спиртом, напоить ромом!.. Спасибо, товарищи! Дальше справимся без вас.
По счастью, не было подвижек, льды вели себя очень тактично, как бы соблюдая правило: “Двое дерутся – третий не мешайся”.
Вскоре нам удалось уменьшить крен до пятнадцати градусов, а затем и выровнять судно совершенно.
Оставаться на этой каверзной льдине нельзя было, и, возобновив самостоятельное плавание во льдах, ледокол переменил место стоянки.
Случай с льдиной-подсовом очень поднял авторитет Андрея в глазах команды и научных сотрудников. Каждый участник экспедиции хорошо понимал, как важно для нас прийти к зигзагу во всеоружии нового действенного средства борьбы со льдами.