Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Нет, — сказала Мёрфи. — Он выплачивает трем своим бывшим женам алименты из какого-то подобия специального фонда. Почти все, что у него осталось, он вложил в новую, собственную студию.
Я хмыкнул.
— Если так, Геноса в изрядном цейтноте.
— Это как?
— У него осталось тридцать шесть часов на то, чтобы доснять фильм, — объяснил я. — Один проект он завершил, но если не снимет еще пару прибыльных фильмов, студию он потеряет.
— Ты считаешь, кто-то хочет выдавить его из бизнеса?
— С предположениями к Оккаму, — буркнул я, перевернул страницу и пробежал глазами очередную статью. — Черт.
— Чего?
— Он революционер.
— Он… Что?
Я без особой охоты перечитал ей строку:
— На сегодняшний день Артуро Геноса считается революционером в своей области.
Я почти воочию увидел, как скептически изогнулась Мёрфина бровь.
— Революционный царь перетраха?
— Похоже на то.
Она фыркнула.
— Интересно, что такого надо сделать, чтобы стать порно-революционером?
— Трудиться, трудиться и еще раз трудиться, — посоветовал я.
— И хитрожопый же ты.
Я продолжал перелистывать страницы.
— Интервью с ним напечатаны без малого в трех десятках журналов.
— Угу, — буркнула Мёрфи. — Скорее всего с названиями вроде… вроде "Титьки торчком" или "Восемнадцатилетние Школьницы-Лолиты".
Я полистал еще.
— А вдобавок "Тайм" и "Ю. Эс. Тудей". А еще он засветился у Ларри Кинга и Офры.
— Ты шутишь, — не поверила она. — У Офры? С чего это?
— Ты сидишь? Держись крепче: читаю. Похоже, он держится безумной точки зрения, согласно которой каждый в состоянии получить удовольствие в постели, не пытаясь соответствовать недосягаемым стандартам. Он считает, что секс — вещь естественная.
— Секс — вещь естественная, — сказала Мёрфи. — Секс — вещь хорошая. Не все им занимаются, но всем бы стоило.
— Я же хитрожопый. Коп у нас ты. Относись с уважением к моей ограниченности, — я продолжал читать. — Помимо этого Геноса набирает в свои фильмы людей самых разных возрастов, а не только двадцатилетних танцовщиц. Если верить отзывам о его появлении у Ларри Кинга, он избегает гинекологических крупных планов и подбирает людей не по внешности, а по чувственности их игры. И еще, он не любит хирургически усовершенствованных… гм…
Я почувствовал, что краснею. Мёрфи, наверное, мой лучший друг — и все же она девушка, а джентльмен не может позволить себе отдельных слов при даме. Прижимая трубку ухом к плечу, я сделал руками неопределенное движение на уровне груди.
— Ну, сама понимаешь.
— Титек? — безмятежно спросила Мёрфи. — Сисек? Буферов?
— Типа того.
— Вымени? — продолжала Мёрфи, словно не расслышав моего ответа. — Шаров? Дынь? Персиков? О! Персей?
— Блин-тарарам, Мёрф!
Она рассмеялась.
— Ты так мил, когда стесняешься. А я-то думала, силикон относится к обязательной профессиональной экипировке. Ну, типа, как каски и башмаки со стальными подбойками у строителей.
— Только не в случае Геносы, — сказал я. — Здесь цитируются его слова о том, что природная красота и подлинная страсть куда благоприятнее для секса, чем весь силикон Калифорнии.
— Вот не знаю, чего я больше должна испытывать по этому поводу, восторга или тошноты?
— Шесть частей одного и полдюжины другого, — сказал я. — Подводя черту, можно сказать, что он не обычный порноделец.
— Не уверена, что это исчерпывающая информация, Гарри.
— Если бы ты сказала это мне до того, как я познакомился с ним лично, я бы, возможно, и согласился с тобой. Но теперь — не уверен. Я не уловил никакой порочной вибрации, исходящей от него. Он производит впечатление порядочного парня. Обостренное чувство ответственности. Вызов статус-кво — даже в ущерб доходу.
— Я более чем уверена, что Нобелевской премии за порнографию не присуждают.
— Я к тому клоню, что он привносит в нее некоторую долю искренности. И люди реагируют на это положительно.
— За исключением тех, кто пытается его убить, — заметила Мёрфи. — Гарри, это, возможно, цинично, но люди, выбравшие жизнь вроде этой, рано или поздно притягивают проблемы на свою голову.
— Ты права. Это цинично.
— Всем не поможешь. Ты рехнешься, если будешь пытаться сделать это.
— Послушай, парень попал в беду, а он ведь свой — такой же человек, как мы. Мне не обязательно одобрять его образ жизни, чтобы хотеть избавить его от возможных неприятностей.
— Угу, — вздохнула Мёрфи. — Пожалуй, это я понимаю.
— Как ты думаешь, могу я убедить тебя…
По спине моей вдруг пробежали мурашки. Я повернулся к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как погасли огни в коридоре. Сердце заныл от недоброго предчувствия — и сразу же в темном проеме возник похожий на тень силуэт.
Я схватил первое, что подвернулось под руку — тяжелую стеклянную пепельницу — и изо всех сил швырнул ее в фигуру. Пепельница отрикошетила от косяка и угодила точнехонько в стоявшего, кто бы это ни был. До меня донесся чуть слышный, похожий скорее на выдох хлопок, и что-то, просвистев у меня над ухом, с легким стуком ударилось о стену за моей спиной.
Я заорал во все горло и бросился вперед, но зацепился ногой за телефонный провод. Я не полетел кубарем, но все же оступился, и это дало призрачной фигуре время исчезнуть. Когда я восстановил равновесие и выглянул за дверь, никого не было видно или слышно.
Свет в коридоре все еще не горел, что делало погоню не только бессмысленной, но и опасной. Я вдруг сообразил, что представляю собой идеальную мишень — темный силуэт на фоне светлого дверного проема, и поспешно нырнул обратно в кабинет, закрыв и заперев за собой дверь.