Арина (Роман, повести)
Шрифт:
В это время объявили, что поезд отходит, попросили всех провожающих покинуть вагоны. Антон быстро поцеловал мать и выскочил на платформу. И сразу в нем растаяла та грустинка, что возникла в минуту прощания с матерью, и всю его душу заполнило предчувствие чего-то нового, неясного, но необыкновенного, которое должно с ним свершиться, поскольку отныне он свободен и сам станет решать, чем ему заняться сегодня, завтра, через неделю. Пассажиры только что прибывшего поезда упругой волной захлестнули всю платформу, таща сумки и чемоданы, толкали Антона то в бок, то в спину, но это его не сердило, напротив, ему было приятно бурливое многолюдье, которое ни днем, ни ночью не кончалось на шумных столичных вокзалах. Родившийся и выросший в Москве, Антон давно привык к буйной жизни великого города, он любил побродить там, где больше народу, и не понимал тех людей, что искали тишины
Выйдя на привокзальную площадь, он постоял у телефонов-автоматов, еще охваченный незнакомым чувством свободы, от которого все мешалось в голове и не было полной ясности, желанной определенности, а только перед ним как бы распахивалось нечто загадочное и неуловимое, что пока даже не угадывалось ни умом, ни сердцем. Антону казалось, пройдет еще минута, другая, и он наконец поймет то главное, что рождало в душе сладостный трепет, и неясное вдруг станет ясным, и перед ним откроется самое удивительное, что возможно лишь тогда, когда человек волен в выборе своих действий. Однако бежали минута за минутой, он успел купить и съесть мороженое, выпить стакан газировки и выкурить аж две сигареты, но ничего особенного с ним не происходило. Да и вокруг вроде мало что менялось, люди, в эти теплые осенние дни одетые еще по-летнему, в легкие яркие платья, все так же мельтешили по площади с сумками, портфелями, чемоданами, регулярно прибывающие пригородные электрички всякий раз выплескивали на перроны новые партии пассажиров, и те, спеша по своим делам, на глазах растекались в разные стороны: кто нырял в метро, кто шел на автобус или трамвай, кто торопился к стоянке такси. И лишь Антон, околдованный своей свободой, какое-то время столбом маячил на краю площади и не знал, куда и зачем ему спешить.
Вернувшись домой, Антон выпил стакан холодного молока, закурил сигарету и, выйдя на балкон, задумался, с чего начать ему свою самостоятельную жизнь. Конечно, смешно было представить, чтобы он, отныне вольный казак, сразу садился за чертежи и готовился к зачету, который и сдавать-то надо еще бог знает когда. Нет, не к лицу ему сейчас было столь будничное занятие, и Антон, отвергая его напрочь, неотступно насиловал голову в поисках чего-то возвышенного и необычного.
Но, странное дело, прошел уже добрый час, как он торчал на балконе, медленно потягивая сигареты, а что-то ничего необычного пока не придумывалось, напротив, все его мысли, как нарочно, вертелись вокруг этого злосчастного зачета, будто весь мир вдруг замкнулся на нем. И все-таки Антон был уверен, что это необычное где-то близко, совсем рядом, и чтобы найти его, надо только не лениться и как следует подумать, поднатужить ум, а может быть, и друзьям позвонить. Последняя мысль ему больше понравилась, и он вскоре подсел к телефону, набрал номер Игоря Уланова.
В квартире школьного приятеля, который учился ныне в Институте торговли, трубку взяла его мать, что, по убеждению Антона, не предвещало ничего хорошего. Теперь, когда начался учебный год, Варвара Павловна, конечно, посадила Игоря на жесточайший режим и следит за каждым его шагом: любую минуту ей ведомо, куда, к кому и зачем пошел единственный сын. В это время, вплоть до самых зимних каникул, Варвара Павловна накладывает арест и на телефон, и кто бы Игорю ни позвонил, трубку берет непременно сама и, в зависимости от того, кто звонит, единолично решает, стоит подзывать Игоря или нет. Чаще всего она сына к телефону не зовет и каждому отвечает одно и то же: «Игорек сильно занят» или «Он уехал в читалку». Антона Варвара Павловна узнает сразу, по голосу, но никаких исключений ему, как другу сына, никогда не делает, больше того, она, как правило, осаждает его разными вопросами, стараясь незаметно выпытать, ради чего Антон позвонил, не собрался ли он втянуть ее сына в какую-либо предосудительную историю.
На этот раз Варвара Павловна тоже была словоохотлива, она долго рассказывала Антону всякие пустячные новости, потом заранее гадала, куда Игоря отправят в следующее лето на практику. Антон сперва умолчал о том, что мать уже уехала, но из разговора вскоре понял, Варвара Павловна об этом знает (видно, мать сама ей позвонила, наверное, просила, как и тетю Настю, приглядывать за ним, беспомощным дитятею), и сделал вид, будто сильно опечален ее отъездом.
— Понятное дело, трудно тебе будет одному, — посочувствовала Варвара Павловна. — Жить без матери никому не в радость… Ты смотри теперь не вольничай, а главное, про учебу не забывай.
— Это само собой… — сказал Антон.
— Вот и хорошо, будь молодцом, — закругляя разговор, пропела Варвара Павловна. —
Ничего другого Антон и не ждал от разговора с Варварой Павловной, а потому спокойно положил трубку и стал расхаживать по квартире, соображая, кому бы еще позвонить. С Олегом Дроздовым, который после школы пошел работать на завод, он еще вчера распрощался, тот уехал отдыхать на Черное море и, как говорится, выпадал из игры. А больше у Антона, собственно, и не было друзей: он трудно с людьми сходился, поскольку напрочь привязывался к одним, а другим уже было не достучаться до его сердца. Правда, оставался еще Костя Чуриков, тот тоже учился в Строительном, но он последнее время почему-то избегал старых школьных друзей, ходили слухи, будто жена запрещает ему водить компании с ними, холостыми ребятами. Вполне возможно, что так оно и было, Антон и сам не раз замечал, какую неучтивость она выказывала к школьным друзьям мужа. Но сейчас у Антона выбора не было, и он после недолгих колебаний все-таки позвонил Косте.
— Ну, старик, я тебе завидую! — радостно закричал в трубку Костя, когда узнал, что мать Антона уехала к дочери. — Ты теперь счастливый человек, сам себе хозяин… А я тут погибаю от безденежья, мне позарез нужны триста рублей. Звоню одному, звоню другому, по никого нету дома… Слушай, старик, вся надежда на тебя, спасай ради бога…
Антону странно было слышать это от Чурикова, который после женитьбы никогда в деньгах не нуждался. Его жена была дочь генерала, ее родители купили им кооперативную квартиру, подарили машину. У Кости постоянно водились личные деньги, и он иногда одалживал ребятам перед стипендией то пятерку, то десятку. А теперь Чуриков вдруг сам убивался из-за денег, как бывало в школьные годы. Они учились с ним в одной школе, и у него, как и у Антона, никогда не водилось лишней копейки. Семья Чуриковых была большая, помимо Кости у них насчитывалось еще трое детей. И все младше его. Отец Кости работал сотрудником в одном НИИ, получал немного, к тому же часто заглядывал в рюмку. Мать служила в аптеке, где зарабатывала еще меньше мужа. Но это, так сказать, все в прошлом, а почему сейчас у него возникла нужда в деньгах?
— Старик, ты что молчишь? — с нервной хрипотой в голосе спросил Костя. — Ты не хочешь мне помочь?..
Мать, уезжая, оставила Антону двести рублей и просила расходовать их экономно, растянуть на два месяца, поскольку до середины ноября она еще не вернется и не сможет выслать ему ни копейки. Антон и сам не думал попусту сорить деньгами, зная, что не так-то легко они достаются матери. Ведь последние три года она работала на двух местах, по утрам убиралась в нотариальной конторе, а вечером бегала мыть полы в обувной магазин. И сейчас Антон был в немалой растерянности: ему хотелось, конечно, выручить Костю, но и самому нельзя было оставаться совсем без денег.
— Понимаешь, у меня нету столько… — сказал наконец Антон.
Костя тут же спросил нетерпеливо:
— А сколько ты осилишь?
— У меня всего двести рублей, которые мать оставила на два месяца.
— Это, старик, не разговор, — обидчиво протянул Костя. — При чем здесь два месяца?.. Давай условимся так: ты берешь все наличные и шлепаешь ко мне. А через три дня я возвращаю тебе долг. На той неделе прилетает из Сочи генеральша, она подкинет нам монет. Договорились?
— А может, ты сам ко мне заглянешь? — предложил Антон, которого еще не покидало приподнятое настроение, вызванное обретенной свободой, и ему не хотелось ехать к Чурикову по столь будничному поводу.
— Ой, старичок, приезжай ты, — взмолился Костя жалобным голосом. — Поверь, я не могу, мне Кирюху не с кем оставить. От него, сам знаешь, на шаг отойти нельзя… А Тамара к врачу убежала.
После женитьбы Чурикова Антон не любил бывать у него, поскольку знал, Тамару не радовал его приход. Больше того, она, как правило, прибегала к разным уловкам, стараясь поскорее выставить Антона за дверь. Стоило ему зайти к Косте, как Тамара тотчас придумывала мужу какое-либо срочное дело: «Костя, сбегай в аптеку за соской», «Костя, иди вытряси ковры», «Костя, отнеси белье в прачечную…» Его друг в ответ лишь пожимал плечами, как бы говоря Антону, не сердись, старик, сам видишь, не пустяками занимаюсь, и тут же кидался исполнять поручения жены. Это каждый раз злило Антона, и он несколько дней назад дал себе зарок больше не приходить к Косте. А сейчас вот складывалось так, что Антон был вынужден ехать к Чурикову, ведь не мог же он заставлять Костю тащиться к нему по городу с грудным ребенком.