Арина (Роман, повести)
Шрифт:
Понимая всю никчемность своей затеи, Антон уже готов был от нее отказаться, но по причине вдруг нахлынувшей на него дурашливости все-таки слабо настаивал:
— Я тихонечко-тихонечко.
— Все равно не надо, — снова возразила Арина и села в кресло, руки положила на плотно сжатые колени.
Стоявший у стола Антон только теперь увидел, какие длинные и красивые у Арины ноги. Его сестра Наталья до замужества все хныкала, страдала, что ее ноги слишком полны и коротки. Антона тогда смешила печаль сестры, он был уверен, у нее хорошие ноги. А сейчас он понял, как проиграли бы ноги Натальи, окажись она рядом с Ариной.
— Тогда я вас угощу чаем, — сказал Антон, вспомнив, что Арина в кафе ничего не ела, а только выпила два бокала вина и чашечку
— Спасибо, Антон, я ничего не хочу, — вежливо отказалась Арина. — Я вот только душ холодный приняла бы.
Антон сейчас же нырнул в ванную комнату, быстро сгреб в охапку висевшее там на веревке кой-какое белье, запихал его в эмалированный бак, прикрыл крышкой. Секунду подумав, отвязал еще веревку, спрятал ее туда же. Потом ополоснул горячей водой ванну, отыскал и повесил на крючок два чистых полотенца: одно большое, банное, другое маленькое, и, выскочив из ванной с повлажневшим от излишней суеты лицом, сказал:
— Пожалуйста, можете купаться.
Пока она принимала душ, Антон достал из шкафа свежие простыни, выстиранные и поглаженные матерью, из ящика для белья вытащил одеяло с подушкой, все это аккуратно положил на диван, который стоял во второй комнате, и, думая, что бы еще ему сделать, стал бродить по квартире. Один раз он приблизился почти к самой двери ванной, вслушиваясь в плеск падающих струй, представил Арину обнаженной, казалось, даже явственно увидел, как вода стекала с ее чуть покатых плеч, и, охваченный непонятным волнением, поспешно удалился в комнату. А через минуту вышел на балкон, поглядел на ночной бульвар, где в этот час было скучно и не по-городскому тихо. Огни в окнах домов не горели, уличные фонари светили тускло, деревья с кустами казались сверху черными, неживыми. И лишь вездесущие такси изредка сверлили темноту зелеными огоньками, на малый миг разливали шум по бульвару, как бы напоминая людям, что в этом огромном городе ночью никогда все не спят, кто-то обязательно бодрствует, кто-то куда-то торопится, кто-то кого-то ждет.
Корда он вернулся в комнату, Арина уже вышла из ванной и стояла в своем синем платьице посреди прихожей. На этот раз он все-таки уговорил ее выпить чаю, и они еще немного посидели на кухне. За чаем Арина рассказала, что она второй год работает медсестрой и скоро собирается уехать на Север, где, по ее словам, живут лишь отважные люди, рядом с которыми и слабый становится сильным.
— А вы разве слабая? — спросил у нее Антон.
— О себе судить трудно, — неопределенно ответила Арина. — Это виднее со стороны.
После чая он провел ее в комнату матери, пожелал спокойной ночи и тут же вышел. Арина закрыла за ним плотно дверь и, видимо, стала укладываться. Антон слышал, как за дверью шелестело белье, как поскрипывал диван, потом щелкнул выключатель, и все стихло.
Посидев немного в кресле, Антон снял с руки часы, которые показывали без десяти три, завел на половину восьмого будильник и принялся разбирать постель.
Утром Антон проснулся рано. Еще не зазвенел будильник, а он уже вскочил с постели, быстро натянул на себя рубашку с брюками и сразу подошел на цыпочках к двери, что вела в комнату матери, чутко прислушался. В комнате была полная тишина, живой душой там вроде и не пахло. Неужто Арина встала еще раньше и тайком ушла, не сказав ему ни слова? У него даже во рту пересохло от такой мысли. Затаив дыхание, он опять прислушался, но за дверью по-прежнему не было каких-либо признаков жизни. Начиная уже верить в столь внезапное исчезновение Арины и жалея об этом, Антон чуть приоткрыл дверь, осторожно просунул голову в комнату и сразу убедился, что ее там не было. Как и вчера, на диване аккуратной стопкой лежали свернутые им простыни, одеяло, наволочки и рядом белел маленький листок, вырванный из записной книжки. Он тут же взял его и пробежал глазами по строчкам, написанным мелким неровным почерком:
«Милый Антон! Спасибо Вам за все хорошее. Мне надо было уезжать в шесть. Так рано вас будить
Прочитав записку, Антон сначала улыбнулся: ему было приятно, что Арина называла его «милым». А через минуту он уже хмурил брови: его резануло слово «вероятно». Выходило, что она колебалась, еще сама не была уверена, стоит ли к нему заходить. Подумаешь, ну и пускай не заходит. Она потому и убежала так рано, что решила забыть об этом случайном их знакомстве, покончить с его навязчивостью. Разбуди она его утром, пришлось бы ради приличия вести разговор о новой встрече, давать ему свой телефон, а так все решалось очень просто и вроде она оставляла ему какую-то надежду: я к вам, может быть, зайду. Но сама, конечно, и не подумает зайти. Ну что ж, это, разумеется, ее право, она вольна поступать так, как сочтет нужным. Вполне возможно, что Арина тут же забудет его адрес, если уже не забыла. Да в темноте она, наверное, и не разобрала номер дома.
Уже сидя за завтраком, он вспомнил, что Арина сказала, будто собирается уезжать на Север. И вроде скоро. Видимо, вот с этим она и связывала слово «вероятно», боялась, закрутится перед отъездом и не сможет к нему зайти. Но тогда и сердиться на нее глупо, она все честно написала. Только вот одно непонятно: какая нужда ее туда гонит, что она забыла на этом Севере? Да и как ей не боязно при своей хрупкости рваться из веселой, уютной Москвы куда-то на край света, в царство белых медведей, в объятья полярной ночи. Уж не собралась ли Арина к жениху? Ведь куда-то туда весной уехала с бородатым полярником студентка ихнего курса. Вот и Арина, может быть, завела себе полярника, какого-нибудь лихого морячка, что мутит холодные воды своей грузной посудиной. Недаром она уверена, будто там живут лишь смелые да сильные люди.
— Ну и попутного ей ветра! — вслух сказал Антон и, стараясь больше не думать об Арине, стал собираться в институт.
А через минуту он опять о ней думал. И через час думал, и на другой день, и на третий… Антон почему-то верил, что Арина к нему зайдет, и всю следующую неделю сидел вечерами дома. Он, как и прежде, с утра уезжал в институт, не пропускал ни одной лекции, но в библиотеке уже допоздна не засиживался, домой возвращался всегда засветло.
Дома он находил себе какое-нибудь дело, хотя занимался им рассеянно, без особой охоты и каждую минуту прислушивался к ходу лифта. Если его дверь хлопала на восьмом этаже, Антон сейчас же настораживался, ожидая звонка в квартиру. Но ему никто не звонил, и огорченный Антон окончательно терял интерес к своему занятию, начиная расхаживать по комнатам, вспоминал Арину, казалось, даже рядом слышал ее низкий, чуть глуховатый голос.
Укладываясь спать в первом часу ночи, он всякий раз зарекался ждать впредь Арину, но наступал новый день, и Антон опять после лекций торопился домой, опять весь вечер никуда не выходил из квартиры. Он как бы не по своей воле вдруг стал таким прилежным домоседом, что поверг в уныние Игоря Уланова. Когда он отказался пойти с Игорем в кино, чего раньше с ним никогда не бывало, тот увидел в этом недобрый знак и сейчас же прибежал к Антону, дабы воочию убедиться, не рехнулся ли, случаем, его старый друг. Но зато мать, дважды звонившая из Ташкента, напротив, не могла никак нарадоваться на своего «послушного сыночка», ее до слез тронуло, что Антон в семь часов вечера был уже дома, а не мыкался, как прежде, до полуночи по городу.
К концу второй недели своей самостоятельной жизни Антон вдруг обнаружил, что холодильник, который мать перед отъездом набила разными продуктами, основательно опустел. Ни сырокопченой колбасы, ни ветчины, ни любимого им с детства сыра, оказывается, там уже не было. И только на самой нижней полке сиротливо зеленела небольшая баночка зернистой икры. Антон достал эту баночку, повертел в руках, намереваясь открыть ее на завтрак, но потом передумал, поставил на место: он все-таки надеялся, что Арина может к нему неожиданно зайти, и хотел сберечь икру на тот случай.