Аристократ на отдыхе. Том седьмой
Шрифт:
— Когда ты вернешься?
— Надеюсь управиться к вечеру, — улыбнулась Кира.
На ее безымянном пальце мягко светилась жемчужина цвета морской волны, вставленная в оправу из аномального металла.
— Ты поможешь отцу Иннокентию разыскать его демона? — спросила Кира.
— Конечно, — кивнул я. — Мне и самому интересно, куда он делся.
— Думаешь, его могли украсть?
— Пока это самый вероятный вариант. Вечером расскажу.
Я поцеловал Киру.
— До вечера, — улыбнулась она,
Вертолет поднялся в воздух, чуть наклонился и бойко полетел в направлении Столицы. Я следил за ним взглядом до тех пор, пока он не превратился в едва заметную точку на фоне серого осеннего неба.
А потом пошел в сад — позвать отца Иннокентия к завтраку.
Сцена, которую я увидел в своем саду, удивительным образом напомнила мне библейские притчи.
Отец Иннокентий сидел на садовой скамейке, держа в руках толстую книгу, и что-то читал нараспев глубоким рокочущим басом.
На дорожке перед священником сидел наполовину вылинявший заяц. Серая летняя шерсть висела на нем неопрятными клочьями, а из-под не пробивался пушистый и белоснежный зимний мех.
Заяц внимательно слушал отца Иннокентия, изредка шевеля длинными ушами.
На плече священника пристроилась ворона. Она наклонила голову и то и дело заглядывала в книгу любопытным желтым глазом. Как будто проверяла — правильно ли священник читает.
А у самого пруда разлегся кабан. Он вытянул морду, украшенную смешным пятачком с широкими ноздрями и изредка одобрительно хрюкал.
— Воскресные чтения? — рассмеялся я, подходя ближе. — Просвещаешь моих демонов, отец Иннокентий?
Священник дружелюбно кивнул зайцу, захлопнул книгу и поднялся со скамейки.
— Доброе утро, Никита Васильевич. Грешен, привык по утрам читать вместе с Авессаломом. Вот и маюсь от одиночества.
— Идем завтракать, — улыбнулся я. — Перекусим и отправимся на поиски твоего демона. Надеюсь, сегодня не постный день?
— Путешественникам прощается несоблюдение поста, — легко согласился отец Иннокентий.
Выглядел он бодро, несмотря на то, что вчера мы засиделись допоздна.
Груда румяных пирожков уже возвышалась в центре стола. За столом клевал носом Костя Захаров. Судя по помятому лицу, он не спал всю ночь.
Перед Захаровым стояла пустая кофейная чашка.
— А где остальные? — спросил я.
— Еще спят, наверное, — с нескрываемой завистью ответил Костя и широко зевнул.
Потом удивленно захлопал глазами:
— А откуда взялись пирожки?
Не теряя времени, он цапнул верхний пирожок и отправил его в рот.
— Что с машиной отца Иннокентия? — поинтересовался я. — Удалось починить?
— Все в порядке, — туманно ответил Захаров. — Считайте, что мне удалось сотворить чудо.
И умильно уставился
— Алена Ивановна, как вам удается так вкусно готовить?
Алена Ивановна польщенно улыбнулась.
— Спасибо, Костя, — одобрительно кивнул я. — Сегодня можешь отдыхать и отсыпаться.
— Благодарю, сын мой, — поддержал меня отец Иннокентий. — Господь не оставит тебя своей милостью.
— Надеюсь, — с набитым ртом отозвался Захаров. — Пусть пошлет мне мягкую подушку и несколько часов покоя, и мы будем в расчете.
За завтраком я расспрашивал отца Иннокентия, как жилось в губернии при прежнем губернаторе.
— Плохо жилось, Никита Васильевич, — откровенно отозвался священник. — Воровал Цепляев открыто, не боялся грома небесного. Ну, и остальные чиновники тянули, что могли. Теперь боятся. Ты хорошо сделал, что Павла Лаврентьевича поставил главным над ними. Он ни одной копейке не позволит в воровские руки уйти. Только Холмский уезд и был в порядке. Так Цепляев сколько уж пытался выжить Тишина с его места.
— А ты давно знаком с Павлом Лаврентьевичем? — поинтересовался я.
— Еще со времени учебы в магической академии. Мы в один год туда поступили.
— А как ты священником стал?
Отец Иннокентий улыбнулся в седую бороду.
— Меня с детства больше к книгам тянуло, а не к магии. Нас у отца семеро было, я средний. Поместье маленькое — одна деревенька, да три аномалии. Хочешь — не хочешь, а нужно было службу искать. Или в гвардейцы идти, или управляющим к богатому аристократу проситься. Павел Лаврентьевич по государственной линии пошел, чиновником стал. А я в семинарию подался.
Отец Иннокентий откусил пирожок и аккуратно стряхнул крошки с волнистой седой бороды.
— После окончания семинарии оставили меня алтарником в Симеоновской церкви — отец постарался. Потом рукоположили в диаконы и отправили в Холмск. И тут снова встретились с Тишиным. Его как раз помощником уездного комиссара назначили. С тех пор и служим вместе. Павел Лаврентьевич до уездного комиссара дорос. А я сан принял, когда мой предшественник на покой ушел.
Голос священника мерно рокотал, рождая чувство уюта и покоя.
Отец Иннокентий отставил пустую чашку и мирно улыбнулся Алене Ивановне:
— Благодарю за трапезу. Не пирожки, а истинное чудо. Мне бы рецепт, Алена Ивановна — попадья моя тоже печь любит.
— Я запишу, — просияла Достоевская и вылетела из кухни.
А я поднялся из-за стола.
— Едем, отец Иннокентий. Костя, где ты машину священника оставил?
Захаров вскинул на меня покрасневшие от бессонницы глаза.
— Сейчас покажу.
Мы вышли за ворота, и я остолбенел от удивления.