Армада
Шрифт:
– Вы измывательство распоясавшейся толпы называете «благородной яростью»? – не выдержал один из членов Конвента, расстроенный тем, что переворот, совершенный так легко и весело, привел к подобным результатам. – Они занимаются каннибализмом и тут же на костях пляшут «яблочко»!
– Что касается недобитых адмиральских прихвостней и подстрекаемых ими бандитов – мы действительно должны быть беспощадны, – сухо отрезал адепт. – Но ненависть низов совершенно оправдана. Так воздержимся же осуждать, ибо обреченная ярость копилась годами беспросветного существования.
На этот раз впервые тягостная тишина была ему ответом. Поглядев на унылые физиономии растерявшихся заговорщиков, учитель продолжил:
– Гораздо важнее для нас поддержка знамени Ордена на кораблях Армады. Не сомневаюсь – восстание вспыхнет повсеместно! Однако контрреволюция не
Молодые революционеры во главе с Командором со вздохом согласились – не в праве.
– Тогда – за работу!
Контрреволюция тем временем не дремала. Она пребывала в шоке. Это был полный, окончательный ступор адмиральского мостика. Проклятый авианосец болтался, как бельмо на глазу, всего в полутора милях, и страшный флаг его был отчетливо виден последнему салаге на оцепеневшем линкоре. О том, чтобы навести великолепные орудия «Убийцы» на предательский корабль, направить на него все ракеты, все зенитки, все торпедные аппараты и одним залпом оставить на месте отступника огромные пузыри, не могло быть и речи. Никто, даже Первый флаг-капитан, не сомневался – ответный убийственный залп не заставит себя ждать. Подобное развитие событий стало бы бесповоротным концом народившейся цивилизации. А умирать в самом начале славных дел Божественный не хотел категорически. Гробовое молчание царило на «Юде» и на эсминцах. Казалось, сбывается прорицание Вельвы, и Рагнарек надвинулся. Между тем «Чудо», выкинув сигнал «ВСЕ ЗА МНОЙ», принялся на полном ходу удаляться с непоколебимой уверенностью, что остальные последуют его ошеломляющему примеру. Однако любимое детище Первого флаг-капитана – Тайное ведомство – успело посеять семена ужаса на ржавеющих корытах. Еще не разобрали гильотины на баке «Убийцы», и их постоянно натачиваемые ножи угрожающе нависали. Лишь «Гневный», на котором вспыхнула перестрелка между сторонниками и противниками Божественного, на то время, пока восставшие захватили рули, принялся неуверенно рыскать за революционным авианосцем. Но монархисты на нем, судя по всему, быстро взяли верх. Сбившись с нового курса, пришибленно, словно побитая собака, эсминец вернулся на место. Таким образом, «Чудо» остался в одиночестве. Многие в свите облегченно вздохнули. Но это не меняло дела! Оставалось бессильно следить за тем, как вдали растворяется гигантская туша отщепенца. Худшие предположения сбывались; посыпавшиеся на мостик рапорта Службы имперской разведки убедили присутствующих в совершенно патовой ситуации.
– Мятежники отвергают вашу Божественность! – доносили креслу.
– Преступники обнародовали программу!
– Они приняли декларацию Прав и Свобод!
– «Стратеги» и объемные бомбы в их руках – в случае нападения бандиты угрожают ответной атакой!
– Полный идиотизм, – сквозь зубы пробормотал взопревший Главный артиллерист. – Какое там нападение! Какая атака! На «Чуде» двести сорок три атомных заряда, не считая пяти тысяч девятисот пятидесяти трех бомб объемного взрыва и десяти тысяч торпед. Достаточно садануть одним-единственным снарядом в этот муравейник – и воцарятся Пустота, Ничто, Апокалипсис с его всадниками! Я даже представить себе не могу, что произойдет! По всей видимости, океан испарится, звезды попадают, от луны посыпется радиоактивная пыль… Истинная потеха для сатаны!
– Мы сами себя поймали за яйца! Вы мне только скажите, зачем грузили на галоши все это дерьмо? – раздраженно огрызнулся Главный механик. – Что теперь делать с артпогребами? Какого дьявола надо было складировать столько торпед и создавать многослойный пирог из динамитных шашек? Чувствую – теперь будем болтаться, держа друг друга на прицеле.
– А что прикажете делать, голубчик? – Главный артиллерист выжимал уже третий носовой платок.
– Что сейчас делать – не знаю, – честно ответил Механик. – Но если и на этот раз дурацкий кризис завершится благополучно, одно посоветую – бросайте-ка за борт ваши
– Вы предлагаете выкинуть ракеты и бомбы?
– А иного выхода и быть не может! Ну, скажите на милость, зачем они нам теперь? Делать «козу» Америке? Так ее и без нас не стало. Напротив, имея и дальше всю эту чертову кучу, мы сами себя уничтожим. А так – от греха подальше. И власти нашего старикашки никто и никогда угрожать не будет! А что еще надо для патриарха?
– Немыслимо! Возмутительно! – вспыхнул Артиллерист. – Что вы несете?
– Вот она, Хиросима! Вот Нагасаки – в одном лице! – ответил Механик, тыча пальцем на удаляющееся «Чудо». – И каким образом мы спасемся, если этим бездельникам взбредет в голову начать боевые действия?
Боевых действий и в помине не было. Для мичмана и его карбонариев новость о том, что никто не последовал за «Чудом», стала первым потрясением. Подобно хворосту заполыхали споры – от чего случилось подобное и кто виноват, но крики ровно ничем не закончились. Адепт все то бурное совещание просидел половецким идолом. Некоторые члены Конвента, сейчас, как никогда, нуждающиеся в водительстве, принялись бросать в его сторону весьма недобрые взгляды. Он и ухом не вел. Делать нечего, юнцам-комиссарам пришлось смириться с действительностью. В конце концов, огромное корыто, со скучившимися на нем самолетами, целиком и полностью принадлежало революции. Разумеется, решение атаковать Армаду для восставших было решительным самоубийством. Но, с другой стороны, самый тупой якобинец на авианосце знал – как бы ни бесился на этот раз Божественный, он и пальцем не посмеет тронуть четырнадцать миллионов тонн взрывчатки. Тем не менее всю первую ночь комендоры находились у заряженных орудий. Все, что только могло стрелять, за исключением ракет, код от которых был утерян окончательно и бесповоротно, приготовилось к бою. Однако сумрачным утром океан катил такие же тоскливые валы, какие он катил и вчера. Армада, не смея подойти, по-прежнему маячила на мутном горизонте – и ничего не случалось.
День, второй – напряжение стало спадать. Подступили проблемы насущные. Засучив рукава, Командор, с благословения адепта, хватился было проводить демократические реформы. Но, вопреки всем расчетам, трюмные и не думали угомоняться! По ночам шел систематический грабеж кают. На юте устроили настоящую «барахолку» и торговали крадеными вещами, не стесняясь патрулей, которые, впрочем, зачастую принимали участие в торге. Пьяная матросня с гармошками, лузгая невесть откуда появившиеся семечки, слонялась по всем трапам. Особенно осмелели притихнувшие на первых порах «маньки» – проституция весьма скоро превратилась в бич, который до смерти готов был запороть остатки нравственности. Не лучше дело обстояло на баке – распоясавшаяся толпа вполне зримо требовала для себя хлеба и зрелищ. Летчики, оказавшиеся единственной более менее организованной силой, не смели покидать кабины своих машин. Надвигалась необходимость хотя бы временной диктатуры, о чем было решительно заявлено на Конвенте донельзя удрученным Комиссаром права.
Конвент признал – «низы» упорно, и даже как-то злобно, продолжают сопротивляться порядку. Мгла неопределенности сгущалась. О самом робком нападении извне, которое ненадолго могло бы сплотить массы, и мечтать не приходилось! На очередном сборище Командор ощущал направленные на себя недоверчивые взгляды – ропот, пока еще глухой, чувствовался везде, и уже нависла дамокловым мечом тревога.
– Нам жизненно необходимо перейти к нормированию продуктов, – доложил Комиссар продовольствия. – Многие склады разграблены. Кое-что удалось отстоять, но только карточная система спасет положение!
И со всех сторон прорвало:
– Сутенерство достигло угрожающих размеров.
– Торговля оружием перешла все границы.
– Поймана банда врачей, синтезирующих наркотики.
– Хватит! – взревел мичман, с мольбою оглядываясь на адепта. Учитель вынужден был согласиться – развязность победителей зашла слишком далеко, однако опять ввернул речь о врагах, явных и тайных, которые намеренно вводят неокрепшие души в вполне понятный контрреволюционный грех.
– И где, где, по-вашему, эти враги? – сорвался на этот раз Комиссар права.