Артур и Джордж
Шрифт:
— Мы и показали. — На этот раз мать. — Тут все, что я считаю его одеждой. А это просто старая домашняя куртка, которую он никогда не носит.
— Никогда?
— Никогда.
— А кто-нибудь другой ее носит?
— Нет.
— Как таинственно! Куртку никто не носит, а она удобно висит у задней двери. Разрешите, я начну снова. Это куртка вашего сына. Когда он в последний раз ее надевал?
Родители переглянулись. Потом мать сказала:
— Понятия не имею. Она слишком затрапезная, чтобы выходить в ней, а носить ее дома ему ни к чему. Может,
— Дайте-ка мне посмотреть, — сказал Кэмпбелл, поднося куртку кокну. — Да, вот волосок. И… еще один. И… да, еще один. Парсонс?
Сержант поглядел и кивнул.
— Дайте мне посмотреть, инспектор.
Священнику дозволяется осмотреть куртку.
— Это не волосок. Я не вижу никаких волосков.
Теперь к нему присоединяются мать и дочь, дергают голубую саржу, будто на базаре. Он делает им жест отойти и кладет куртку на стол.
— Вот! — Он указал на наиболее очевидный волосок.
— Это же ровница, — сказала дочь. — Это не волосок, а ровница.
— Что такое ровница?
— Нитка, нитка из края. Это все увидят. Все, кому приходилось шить.
Кэмпбелл в жизни никогда ничего не шил, но вот панику в голосе девушки он распознает без всякого труда.
— И поглядите на эти пятна, сержант.
На правом рукаве два отдельных пятна, одно беловатое, другое темноватое. Они с Парсонсом молчат, но думают одно и то же: беловатое — слюна пони, темноватое — кровь пони.
— Я же сказал вам, что это просто его старая домашняя куртка. И он никогда не надевает ее, выходя. И уж не для того, чтобы идти к сапожнику.
— Тогда почему она влажная?
— Она не влажная.
Дочь предлагает другое объяснение. В пользу своего брата.
— Наверное, она кажется вам сырой, потому что висела у задней двери.
На Кэмпбелла это ни малейшего впечатления не произвело, и он собрал куртку, сапоги, брюки и остальную одежду, надевавшуюся, как было установлено, накануне вечером; кроме того, он захватил бритвы. Семья получает распоряжение не вступать в какой-либо контакте Джорджем до разрешения полиции. Одного констебля Кэмпбелл ставит перед домом, приказывает остальным поделить участок между собой на четыре части. Потом вместе с Парсонсом он возвращается на луг, где мистер Льюис завершил осмотр и попросил разрешения убить пони. Заключение ветеринара Кэмпбелл получит на следующий день. Инспектор попросил его срезать лоскут кожи с мертвого животного. Констеблю Куперу поручено отвезти лоскут вместе с одеждой доктору Баттеру в Кэннок.
На станции Уайрли Маркью доложил, что солиситор категорически отказался подождать. Поэтому Кэмпбелл и Парсонс сели в первый же поезд — 9:53 до Бирмингема.
— Странная семья, — сказал инспектор, когда они проезжали мост через канал между Блоксуичем и Уолсоллом.
— Очень странная. — Сержант пожевал губу. — С вашего позволения, сэр, сами по себе они выглядели довольно честными.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Именно этому не помешало бы поучиться преступным сословиям.
— Чему, сэр?
— Лгать не больше,
— Да уж! — Парсонс засмеялся. — Все-таки по-своему их жалко. Случилось в такой вот семье. Черная овца, если вы извините такое выражение.
— Более чем.
Вскоре после 11 часов они явились в д. 54 по Ньюхолл-стрит. Контора оказалась маленькой, двухкомнатной, с женщиной-секретаршей, охраняющей дверь солиситора. Джордж Идалджи сидел, поникнув, за письменным столом. Выглядел он очень скверно.
Кэмпбелл, готовый к любому его внезапному движению, сказал:
— Мы не хотим обыскивать вас здесь, но вы должны отдать мне свой пистолет.
Идалджи недоумевающе посмотрел на него.
— У меня нет пистолета.
— А это что в таком случае? — Инспектор кивнул на длинный блестящий предмет перед ним.
Солиситор ответил бесконечно усталым голосом.
— Это, инспектор, ключ от двери железнодорожного вагона.
— Просто шутка, — сказал Кэмпбелл, думая: ключи! Ключ уолсоллской школы столько лет назад, а теперь еще один. Нет, с этим типчиком что-то очень неладно.
— Мне он служит пресс-папье, — объяснил юрист. — Как, возможно, у вас есть причина помнить, я специалист по железнодорожному праву.
Кэмпбелл кивнул. Затем он произнес необходимую формулу и арестовал его. В кебе на пути в арестантскую Идалджи сказал полицейским:
— Я не удивлен. Я уже некоторое время ждал этого.
Кэмпбелл взглянул на Парсонса, и тот занес эти слова в свою записную книжку.
Джордж
На Ньютон-стрит они забрали его деньги, часы и маленький перочинный ножик. Они хотели забрать и его носовой платок на случай, если он попытается себя задушить. Джордж настоял, что платок абсолютно для такой цели не подходит, и ему было разрешено оставить платок при себе.
Его поместили в светлую чистую камеру на час, потом поездом 12:40 отвезли с Нью-стрит в Кэннок. В 1:08 он отходит из Уолсолла, думал Джордж, Берчиллс — 1:12, Блоксуич — 1:16, Уайрли и Чёрчбридж — 1:24, Кэннок — 1:29. Полицейские сказали, что повезут его без наручников, и за это Джордж был им благодарен. Тем не менее, когда поезд остановился в Уайрли, он опустил голову и поднес ладонь к щеке на случай, если мистер Мерримен или носильщик заметят мундир сержанта и поспешат распространить новость.
В Кэнноке его в двуколке отвезли в полицейский участок. Там измерили его рост и записали его приметы. Одежду проверили на предмет кровавых пятен. Полицейский попросил его отогнуть обшлаги и осмотрел запястья. Он сказал:
— Вы были в этой рубашке вчера ночью на лугу? Очевидно, вы ее сменили. На ней нет крови.
Джордж не ответил. Он не видел в этом смысла. Если бы он ответил «нет», полицейский возразил бы: «Значит, вы сознаетесь, что были на лугу вчера ночью. Так в какой же рубашке?» Джордж чувствовал, что до сих пор во всем шел им навстречу; но с этой минуты он будет исчерпывающе отвечать только на необходимые вопросы, а не провокационные.