Assassin’s Creed: Renaissance
Шрифт:
Стража перевернула все и конфисковала огромное количество банковских документов, устроив настоящий хаос в кабинете. Шкафы и стулья опрокинуты, как и комоды. Везде, насколько мог видеть Эцио, валялись порванные и измятые листы бумаги. Но кабинет был ему хорошо знаком, а зрение по-прежнему было острым. Стены в кабинете были достаточно толстыми, и за любой могла скрываться потайная комната. Он выбрал стену, в которую был встроен камин и начал поиски оттуда, — стена в том месте была значительно толще из-за дымохода. Крепко держа свечу и внимательно всматриваясь, он одновременно прислушивался к любому звуку снаружи, чтобы не пропустить момента возвращения стражи. В конце концов, слева от большой каминной полки, ему показалось, что он увидел слабое очертание двери, встроенной в панельную обшивку. Значит, где-то поблизости должно быть что-то, чтобы ее открыть. Эцио внимательно пригляделся к резным колоссам, которые держали на плечах мраморную каминную полку. Нос одного из них, того, что слева, выглядел так, словно его когда-то сломали, а потом восстановили, но трещина осталась. Он ощупал нос колосса и обнаружил небольшое углубление. Сердце забилось, он осторожно нажал. Дверь бесшумно распахнулась на петлях, открывая взгляду выложенный камнем коридор, ведущий влево.
Он вошел, по пути зацепившись правой ногой о каменную плиту, мгновенно опустившуюся вниз. В коридоре ярко вспыхнули масляные лампы. Наклонный пол едва заметно уводил вниз и упирался в круглую комнату, обставленную больше в сирийском, нежели итальянском стиле. Взгляд Эцио зацепился за картину, висевшую в тайном кабинете отца, на которой был изображен Масиаф — город, в котором некогда располагался древний орден Ассасинов. Но времени думать, имеет или нет значение непонятная обстановка кабинета, не оставалось. Мебели в комнате не было вовсе, только в центре стоял большой кованый сундук, закрытый на два массивных замка. Он оглянулся в поисках ключа, который мог быть где угодно, но ничего не увидел. Эцио уже решил вернуться в кабинет отца и поискать ключи там, когда случайно задел рукой один из замков. Тот открылся. Второй открылся с такой же легкостью. Неужели отец передал ему какую-то силу, о которой он, Эцио, не подозревал? Или замки были настроены на открытие от прикосновения определенного человека. Тайна на тайне, но времени, чтобы разобраться в них, не было.
Он открыл сундук и увидел белый капюшон, несомненно, старый, сшитый из похожего на шерсть материала, который Эцио не узнал. Что-то заставило его надеть, и странная сила прошла сквозь него. Он опустил капюшон на глаза, решив пока не снимать.
В сундуке так же находились кожаные наручи, сломанное лезвие кинжала, у которого вместо рукоятки был странный механизм, с помощью которого оно крепилось к наручу, меч, лист пергамента, покрытый символами, какие-то письма, и, что выглядело как часть некоего замысла, письма и документы, о которых говорил отец. Те, что надо было отнести Уберто Альберти. Он вытащил все, закрыл сундук и вернулся в кабинет отца. Потом тщательно закрыл потайную дверь. В кабинете он отыскал брошенную Джулио сумку для документов и сложил туда то, что нашел в сундуке, а потом прицепил сумку к поясу. Туда же прицепил меч. Не имея ни времени, ни желания думать, что же это за странные предметы, и почему отец хранил их в потайной комнате, Эцио поспешил к выходу из палаццо.
Выйдя во внутренний двор, он увидел двух городских стражников. Прятаться было поздно. Они его заметили.
— Стой! — крикнул один из них, и вместе с напарником двинулся к Эцио. Отступать было некуда. Эцио увидел, как они обнажили мечи.
Эцио вытащил из ножен собственный меч, атакующие приблизились. Оружие было ему не знакомо, но он ощутил легкость и уверенность в руке, как если бы пользовался им всю свою жизнь. Он отбил оба удара, последовавших справа и слева. Искры отлетели от трех мечей, но Эцио ощутил, что его новый меч крепкий и острый. Как только один из стражников ударил, чтобы отрубить Эцио руку, тот шагнул вперед, перенес тяжесть тела на другую ногу и пригнулся, уходя от удара. Стражник потерял равновесие, когда промахнулся мечом мимо головы Эцио. Эцио по инерции поднял меч, и он вошел прямо в грудь стражника, пронзив сердце. Выпрямившись, Эцио едва удержался на ногах, но потом уперся левой ногой в труп и выдернул оружие, развернувшись ко второму нападающему. Тот зарычал и кинулся на Эцио, занеся тяжелый меч.
— Прощайся с жизнью, предатель!
— Я не предатель, как и никто из моей семьи.
Стражник рубанул по нему мечом, зацепив рукав, выступила кровь. Эцио на секунду вздрогнул. Стражник, видя свое преимущество, шагнул вперед, и Эцио позволил ему приблизиться. Потом подставил подножку, и изо всех сил рубанул по шее врага. Голова упала на землю раньше, чем тело.
Мгновение Эцио стоял в оглушающей тишине, тяжело дыша. Это были первые убийства в его жизни — первые ли? Он почувствовал, что в другой, прошлой жизни, у него был огромный опыт в смертельных схватках.
Это ощущение испугало его. Этой ночью ему показалось, что он куда старше, чем считал раньше. И это ощущение пробудило внутри него какую-то странную темную силу. Оно казалось чем-то большим, чем просто последствием от пережитого за эти несколько часов.
Пригибаясь, он бежал по темным улицам к поместью Альберти, ловя каждый звук и постоянно оглядываясь. В конце концов, на грани истощения, но, мысленно подбадривая себя, он достиг дома гонфалоньера. Эцио задрал голову вверх и увидел в одном из боковых окошек слабый свет. Он забарабанил в дверь рукоятью меча.
Когда ответа не последовало, он, нервничая от нетерпения, постучал снова, громче и сильнее. Опять ничего.
И лишь на третий раз окошко в двери немного открылось, и тут же закрылось. Дверь немедленно распахнулась, и настороженный слуга впустил его внутрь. Эцио выпалил, что у него срочное дело, и был проведен в комнату на первом этаже, где за столом, разбирая бумаги, сидел Альберти. Позади него, у угасающего камина сидел в кресле кто-то еще, как показалось Эцио, высокий и крепкий, но точно сказать было нельзя, была видна только часть профиля, да и то неотчетливо.
— Эцио? — Альберти удивленно привстал. — Что ты здесь делаешь в такой час?
— Я. Я не…
Эцио подскочил к нему, положил ладонь на плечо.
— Погоди, сынок. Отдышись и соберись с мыслями.
— Эцио кивнул. Стоило ему ощутить себя в безопасности, как навалилась усталость. Осознание произошедшего вечером и ночью, с тех пор, как он доставил письма Джованни, навалилось на него. По медным часам на столе он определил, что уже полночь. Неужели и правда прошло только двенадцать часов с тех пор, как Эцио помогал матери забрать картины из мастерской художника? От злости на самого себя, выступили слезы, но Эцио взял себя в руки и произнес:
— Отца и братьев арестовали — я не знаю, по какому праву, — мать и сестра сбежали, а дом разграблен. Отец поручил мне доставить это письмо и бумаги вам, — Эцио вытащил из сумки документы.
— Благодарю, — Альберти одел очки и поднес письмо Джованни к свету, источником которого служила свеча, стоящая на столе. В комнате не раздавалось ни звука, кроме тиканья часов и редкого потрескивания искр от затухающего огня. О том, что в комнате есть кто-то еще, Эцио позабыл.
Альберти целиком погрузился в чтение документов. Время от времени он убирал один из документов в карман черного дуплета, другие же осторожно складывал на стол рядом с остальными бумагами.
— Случилось ужасное недоразумение, мой дорогой Эцио, произнес он. — Это правда, были выдвинуты обвинения — серьезные обвинения, — и суд назначен на завтрашнее утро. Но, кажется, кто-то просто проявил излишнее рвение. Не волнуйся. Я все улажу.
— Как? — Эцио было сложно поверить ему.
— Документы, которые ты принес, доказывают существование заговора против твоего отца и всего города. Я представлю эти бумаги на утреннем слушании, и Джованни и твои братья будут освобождены. Я гарантирую.