Assassin’s Creed: Renaissance
Шрифт:
— У меня есть, чем заняться, — обиделся Эцио.
— Что-нибудь помимо блуда, — сухо отозвалась мать.
— Мама!
Но Мария только пожала плечами и поджала губы.
— Было бы куда лучше, если бы подружился с кем-то вроде Леонардо. Я думаю, его ждет большое будущее.
— Учитывая, что я здесь вижу, я склонен с тобой не согласиться.
— Не дерзи мне!
Они молчали до тех пор, пока Леонардо не появился из комнаты, неся две коробки. Он положил одну на пол.
— Не поможешь мне? — поинтересовался он у Эцио. — Я бы просил Аньоло, но кто-то должен остаться и приглядеть за лавкой. К тому же я сомневаюсь, что это бедное дитя справится с такой тяжелой работой.
Эцио приподнял коробку и удивился, насколько она тяжела. Он чуть было не уронил ее.
— Осторожней! — предупредил Леонардо. — Картины очень хрупки, а твоя мама уже хорошо мне за них заплатила.
— Пойдем? — спросила Мария. — Я хочу поскорее их повесить. Я уже приглядела пару мест, надеюсь, ты их одобришь, — добавила она Леонардо.
Эцио замешкался — разве начинающий художник достоин такого уважительного отношения?
Когда они шли домой, Леонардо доброжелательно разговаривал с ними, и Эцио заметил, что его неприязнь сменяется симпатией к этому человеку. Но было в нем что-то, что инстинктивно тревожило, настолько, что он отдал бы палец на отсечение. Его невозмутимость? Странная отчужденность от всего окружающего? Возможно, так казалось оттого, что он, подобно другим художникам, витал в облаках. Но Эцио на мгновение ощутил подсознательное уважение к этому человеку.
— Эцио, чем ты занимаешься? — спросил Леонардо.
— Он помогает отцу, — ответила за сына Мария.
— А, значит, станешь банкиром! Что ж, тогда тебе повезло родиться в подходящем городе.
— Этот город вполне подходит и для художников, — отозвался Эцио. — И для их богатых покровителей.
— Нас, художников, здесь слишком много, — проворчал Леонардо. — Сложно привлечь внимание. Вот почему я так признателен твоей матери. У нее очень проницательный взгляд!
— А ты художник, верно? — поинтересовался Эцио, вспомнив разнообразие царившее в студии.
— Это сложный вопрос, — задумался Леонардо. — Если честно, сложно выбрать что-то одно. Живопись — это прекрасно. Я умею и люблю рисовать, но иногда с трудом могу закончить какую-нибудь картину. Мне приходится заставлять себя. А еще мне кажется, что моим работам не хватает… не знаю… цели. Понимаете, о чем я?
— Леонардо, ты должен больше верить в себя, — произнесла Мария.
— Благодарю, но иногда мне хочется заниматься чем-то, что непосредственно относилось бы к жизни. Я бы хотел разобраться, как и что работает в этом мире.
— Значит, ты должен вместить в себя сто разных человек, — сказал Эцио.
— Если бы я мог! Я бы хотел попробовать себя в архитектуре, анатомии, даже в изобретениях. Просто запечатлять красоту мира не достаточно. Я хочу изменить его!
Он говорил с такой страстью, что больше впечатлил Эцио, чем вызвал раздражение — было ясно, что он не хвастается. Если что и вызывало небольшое раздражение, так это то, что идеи били из него ключом.
Следующее, о чем он нам расскажет, подумал Эцио, это как он хочет заняться поэзией и музыкой.
— Не хочешь остановиться и передохнуть, Эцио? — спроси Леонардо. — Ты должно быть устал.
Эцио прикусил язык.
— Нет, спасибо. Тем более мы почти пришли.
Когда они вошли в палаццо, Эцио бережно и аккуратно поставил коробку в главном холле и ощутил, как расслабились уставшие мышцы. Он ощутил такое облегчение, какого вовсе не ожидал от себя.
— Спасибо, Эцио. — поблагодарила мать. — Думаю, дальше мы справимся без тебя, но если ты хочешь помочь нам вешать картины…
— Спасибо за предложение, мама, но, думаю, моя помощь вам не понадобится.
Леонардо протянул руку.
— Было приятно познакомиться с тобой, Эцио. Надеюсь, наши пути скоро пересекутся.
— Взаимно.
— Позови кого-нибудь из слуг помочь Леонардо, — попросила мать.
— Нет, — отозвался Леонардо. — Я сам справлюсь. Представьте только, что будет, если они уронят одну из коробок! — Опустившись на колени, он обхватил руками коробку Эцио. — Куда? — спросил он Марию.
— Сюда, — ответила она. — До свидания, Эцио. Увидимся вечером за ужином. Пойдем, Леонардо.
Эцио посмотрел, как они уходят, и подумал, что Леонардо определенно заслуживает уважения.
После обеда, примерно в полдень, примчался Джулио и сообщил, что отец дожидается Эцио в кабинете. Эцио поспешил следом за помощником отца по длинному отделанному дубом коридору, ведущему в заднюю часть поместья.
— Эцио! Входи, мой мальчик, — тон Джованни был серьезным и деловым. Он стоял позади стола, на котором лежали два больших письма, завернутые в пергамент и запечатанные.
— Говорят, что герцог Лоренцо вернется завтра или послезавтра, — сообщил Эцио.
— Уже знаю. Не будем терять времени. Я хочу, чтобы ты доставил эти пакеты моим компаньонам в городе. — Он подтолкнул письма, они прокатились по столу.
— Да, отец.
— Мне так же нужно, чтобы ты принес мне сообщение из голубятни на площади, в конце улицы. И постарайся не влипнуть в неприятности.
— Хорошо.
— Как только закончишь, немедленно возвращайся. Нам нужно еще кое-что обсудить.
— Понял.
— Выполняй. Не теряй времени.
Сперва Эцио решил сбегать за голубиной почтой. Опустились сумерки, и он знал, что на улицах не очень много людей, только на площади еще гуляли флорентийцы. Когда он уже нашел голубятню, то заметил позади клетки надпись на стене. Эцио был озадачен — он не помнил, была ли раньше здесь эта надпись. Он разглядел аккуратно написанные строчки из книги Экклезиаста: «Многие знания — многие печали.» А внизу кто-то грубо приписал: «Где же пророк?»
Но он тут же вспомнил о деле. Эцио вытащил голубя и отвязал от лапки послание, а потом бережно усадил птицу обратно на насест.
Должен ли он прочитать сообщение? Оно было не запечатано. Он быстро развернул послание и не увидел ничего, кроме имени — Франческо Пацци. Эцио пожал плечами. Он подумал, что отец лучше разберется в написанном. Но почему имя отца Вьери и одного из возможных заговорщиков по свержению герцога Милана — подробности знал только Джованни — имеет такое значение? Разве что это в некотором роде подтверждение.