Атилла
Шрифт:
Закончив песню, он задумчиво, шагом поехал вдоль берега, потом вдруг хлестнул коня и пустился во весь дух. Сделав на бешеной скорости большой круг, хан вернулся к себе и был удивлён, увидев недалеко от своего дома толпу. Люди ждали его, несмотря на поздний час.
– Спой, хан, спой ещё! – кричали ему.
Но Мангук лишь рукой махнул и рысью направился к своей юрте. Бросив повод азамату, он вошёл в дом и, скинув на устланный кошмой пол кожаную подушку, лёг, заложив руки за голову. Глядя сквозь отверстие в потолке на усыпанное звёздами небо он задумался. Войти к хану никто не решался. Возможно, люди, знавшие о несостоявшейся любви Мангука к дочери сарматского хана,
А между тем хан унуков был озабочен не только своей печалью. Он – хан, и не должен думать только о себе. Ведь известно, что в руках хана судьба мира, а в руках народа – судьба хана. Верным его воинам-яугирам нужны жёны, иначе очень скоро племени придёт конец. Да, унуки были сильным, славным, известным в степи родом, а теперь им грозит исчезновение. Мангук должен придумать что-то, ведь для того он и хан. Народ ждёт, надеется.
Пойти на поклон к Сафуре-бике, поглубже спрятав свои чувства к ней? Или уж обратиться к зятю Куришу? У лесных угров тоже много женщин, родственнику отказа не будет.
Вообще-то Сафуру-бике он мог бы навестить на правах давнего соседа, ведь они знают друг друга с детства. Если бы не родственник Анагай, они были бы теперь женаты и два самых больших рода в степи стали бы единой, грозной силой. Помочь Анагаю Шимбай-хан всё равно не смог. Враг оказался сильнее. Но ужасней всего была потеря обозов с жёнами и детьми. Позор! Этого нельзя простить! Отец, Шимбай-хан, видно, понял это ещё тогда, на поле боя. Не в силах пережить позор, он бросился на врага. Тангрэ, видно, сам толкнул его на такой шаг, лишив надежды на спасение…
Он знал, что зять Куриш встретит его с распростёртыми объятиями… «Но кем же тогда станешь ты сам и народ твой?.. То ли унуками, то ли уграми?» – спрашивал себя хан. Хотя с Куришем они и родственники, а всё же языком и обычаями угры сильно отличаются от тюрков. А вот с сарматами всё было бы проще – и язык, и обычаи у них одинаковые… Выходит, сначала всё же надо попытать счастья с сарматами. И потом, там Сафура… Пусть она замужем, но увидеть-то её он может?.. Мангук-хан вспомнил, как семнадцать лет назад ему так не хотелось идти с отцом на восток. А всё из-за неё, Сафуры. По настоянию отцов они были помолвлены. Вначале Мангук спокойно отнёсся к тому, что белобрысая девчонка когда-нибудь станет его женой. Как велит обычай, они укусили друг друга за ухо, а родственники сидели вокруг и смотрели. Было очень стыдно. Когда всё кончилось, они с Сафурой взялись за руки и убежали. Бежали долго, пока не оказались на берегу Итили. Оба были взволнованы и понимали друг друга без слов. Разве может быть что-либо чудесней! Вот когда юное сердце Мангука дрогнуло – в нём вспыхнула любовь к светловолосой невесте. Ни за что на свете не согласился бы он разлучиться с ней! И вдруг этот поход… Когда до отъезда оставалось несколько дней, он сказал отцу:
– Атам, я хочу остаться здесь с небольшой частью нашего народа.
Услышав от сына такие слова, Шимбай-хан некоторое время молча глядел на противоположный берег Итили, принадлежавший Сармат-хану, потом резко сказал:
– Мёд не прокисает, и девушка не стареет, углан, ещё успеешь. Вишня, чем дольше зреет, тем слаще.
Верно сказал отец: мёд не прокисает, и девушка не стареет. Зато, когда жених покидает её, она выходит за другого. Мог ли Мангук возразить тогда Шимбай-хану, слово которого для всех было законом? С родным сыном он был столь же суров, как с любым другим своим подданным. Ничего не оставалось, как покориться его воле.
– Да, атам, – только и мог он промямлить.
– Не горюй, углан, – бодро сказал хан, стараясь войти в
Поход на восток оказался тяжёлым. Китайский император выдумывал тысячу хитростей, чтобы захватить Гоби, и тюрки, объединившись, годами воевали с ним. Успех был переменный – земли то завоёвывали, то теряли. Унуки воевали много лет и в конце концов оказались между двух огней. Случилось это оттого, что Анагай предал их, своих защитников. Унукам пришлось бежать. Мангуку до сих пор стыдно и обидно за ту, последнюю, битву. Во всём он винил отца, а себя – за то, что не сумел вовремя остановить его. А теперь всё надо начинать заново. Род Дулу, славившийся среди тюрков Турана доблестью, теперь похож на жалкую птицу со сломанным крылом…
Да, время терять нельзя. Мангук-хан видит, как страдают лучшие джигиты племени, вспоминая своих жён и невест, доставшихся врагу. А тут весна – всё вокруг говорит о радости, о любви, молодые кони и кобылицы милуются, резвятся, от избытка страсти зубами хватая друг друга за холки.
Мангук-хан не заметил, как уснул. Рассвет он встретил в молитвах к Тангрэ. Сразу же после молитвы созвал к себе менбашей с езбашами. Когда они расселись согласно рангу и заслугам по правую и левую руку от него, он обвёл всех глазами. Увидев справа среди старших сыновей Атиллу, он слегка улыбнулся. Прежде других он позволил говорить Конбаш-атакаю, побывавшему в стане сарматов. Оказалось, он брал с собой сыновей Вазиха и Курсиха. Хотя хан слышал об этом впервые, он не стал прерывать старика. Конбаш-атакай сказал, что доверил своих сыновей Бахрам-беку. Мангук-хан удивлённо посмотрел на атакая, а тот, видно, желая оправдаться, добавил:
– Зато, хан унуков Мангук, Бахрам-бек согласен принять нас у себя. Правда, сейчас он готовится идти к аланам за данью, но очень скоро должен вернуться. Я сделал это, хан, для того, чтобы два больших рода всё же могли объединиться.
Старик замолчал, но и хан не спешил говорить. Слов нет, то, что затеял Конбаш-атакай – святое дело. Ещё Сармат-хан с Шимбай-ханом мечтали быть вместе. Неспроста Шимбай-хан говорил об этом даже в последний свой час. Сармат-хан нарушил уговор лишь потому, что оказался в безвыходном положении. Оба его сына погибли, а единственная дочь всё ещё не была замужем. Между тем пора было думать о наследнике. Сын шахиншаха Ирана Бахрам – прославленный бахадир. Он достоин стать ханским зятем. Возможно, здесь крылись какие-то далеко идущие планы шахиншаха? Мангук-хану ничего об этом не известно. Однако дело было сделано – Сафура замужем…
– Да-да, Конбаш-атакай, я слушаю тебя, – сказал хан, отрываясь от дум. – Какие ещё новости привёз ты нам от сарматов?
Старик ответил:
– Ты – хан, дальнейшее в твоих руках.
Мангук-хан повертел головой, разминая затёкшую шею, и посмотрел на сыновей. Рядом сидел Рухил, за ним Рамул, потом Биляу. А куда же девался Атилла? Ведь недавно был здесь?
– Младший брат ушёл к кузнецу Туграну, – сказал Биляу, по взгляду отца угадав, о чём тот думает.
– Ну что ж, ладно, – сказал хан, – ладно.
Здесь сидят его менбаши, езбаши и ждут ханского слова. Вместе с ним они прошли огни и воды. Из-за упрямства его отца едва не пропал весь их род. Сам Шимбай-хан погиб героем, принял смерть за веру и народ. Так он ушёл от ответа. А что делать Мангуку, занявшему его место? Поклониться в ноги Бахрам-беку, униженно просить о милости, или воровать невест, как деды поступали? Нет, я должен найти другой выход. С соседями надо жить в ладу, по-хорошему брать их девушек в жёны, а потом они будут брать наших.