Атилла
Шрифт:
– А ведь я сразу же влюбился в тебя, прекрасная бике, как только увидел во время нашей помолвки, – сказал он, дотянувшись до руки Сафуры-бике, лежавшей на столике. Он посмотрел ей в глаза. – Ты, прекрасная моя бике, с тех пор будто и не изменилась совсем. Разве что ещё красивей стала. Прости меня, прекрасная бике, я робею перед тобой, словно мальчишка. Хоть и неловко признаваться теперь, но я до сих пор чувствую себя виноватым перед тобой. Да, я виноват, очень виноват…
Сафура-бике сама налила Мангук-хану кумыс, чуть заметно улыбаясь уголками губ. Хан с жадностью опрокинул третью чашу. Жажда не проходила, словно он оказался вдруг в опалённой солнцем, знойной степи.
– Пей, хан унуков. Сарматы умеют готовить кумыс.
– Я – словно одинокий гусак, прекрасная бике. И не я один, много нас таких. Я-то ладно, – молодцов своих женить не могу. Да, непоправимой бедой обернулась для нас последняя битва с китайцами. Ты верно говоришь, о нас в степи знали все и уважали. Сегодня же племя белых тюрков нуждается в смелых и решительных женщинах, как ты.
– Так вот почему ты здесь, хан. Невесту себе ищешь? – сказала Сафура и легонько коснулась ладошкой щеки Мангука. Тот схватил её руку и стал покрывать поцелуями. Сафура выдернула руку и отошла.
– Бике моя прекрасная! – воскликнул хан, вставая.
– Бахрам говорил мне, что унуки утащили за реку несколько наших девушек. Оказывается, правда это.
– Правда, правда, прекрасная, правда. Один из этих горемычных гусаков стоит перед тобой. Говорю же тебе, одно из двух: либо примешь меня, либо прогонишь. Я не обижусь. Говорят: в родном краю и воробышек не пропадёт. Не пропадём и мы. Хотя Тангрэ слишком сурово наказал нас…
– Ладно, ладно, удалой хан, не жалуйся. Будь верным соседом. Ведь в степи к соседям ходят не только за огоньком, но и за невестами тоже. Я не собираюсь нарушать степной обычай.
– Нам, прекрасная бике, нужны сотни девушек, сотни. И потом, я взял с собой сына Биляу. Ему тоже пора жениться.
– А где Рухил с Рамулом? Я слышала, у тебя ещё младший сын есть. Атилла, кажется?
– Рухила с Рамулом я отправил к угорскому зятю. Меньшой Атилла поехал с ними, говорит, по Айгуль-апа соскучился. Унуки вынуждены повсюду искать себе женщин.
– Кто же сидит у тебя по правую руку?
– Сыновья мои да ещё Конбаш-атакай, прекрасная бике.
Сафура снова прошлась взад и вперёд быстрым шагом. В своём белом платье из китайского шёлка с широкой оборкой понизу она напоминала Мангуку прекрасную лебедь. Бике остановилась перед ханом.
– Они ищут подруг в чуждом племени, Мангук-хан. Любимых среди родственных племён надо искать. Напрасно дочь свою Айгуль, красавицу из красавиц, отец твой отдал ильтотару угров Куришу. Говорить на родном языке – это великое счастье, Мангук-хан. Я поняла это, когда начала жить с Бахрамом. Он мучается, бедняга, не может найти для меня нужные слова. А я хочу слышать такие слова, от которых таяла бы душа…
– Счастье мужчины зависит не только от жены, прекрасная бике. Мужское счастье – это надёжность и верность соседей. Угры – наши друзья, добрые соседи, к которым всегда можно сбегать за огоньком, Сафура-бике.
Он давно понял, куда клонит бике. Желая убедиться в верности своих догадок, он заглянул в лицо женщины, которая была первой его любовью. Прозрачно-голубые глаза словно озёра, до краёв наполненные чистой водой; длинные загнутые кверху ресницы; изящный носик, обрызганный милыми веснушками. Мангук-хану казалось, что он очень хорошо понимает бике, слышит в её речи то, о чём она не решается сказать. И он стал смелее.
– Милая бике, сарматы постоянно воевали то с аланами, то с готами. Во времена лихолетья унуки всегда приходили им на помощь. Готовы были даже объединиться. К сожалению, этому не суждено оказалось сбыться… У меня, прекрасная бике, не только джигиты нуждаются в невестах. Есть ещё и мужчины, здоровые и крепкие, – лошадь играючи поднимут. Может, найдутся у вас и вдовы, готовые принять в свои объятия таких молодцов? Я, бедолага, и сам в таком положении. Хотя и был дважды женат, а джигитам в силе всё ещё не уступаю. Верно говорят, мужчине, не ведающему любви, и плётка неподъёмной кажется. А у меня, Тангрэ свидетель, в руке меч, на поясе кинжал – всё, как полагается!..
– Тебе тоже к Куришу ехать надо было, Мангук-хан. Думаю, вдовы у него тоже есть, нашлась бы и для тебя крышка по ведру.
– Крышка, которая пришлась бы впору к моему ведру, стоит здесь, передо мной, прекрасная моя бике. Не говори так, не оскорбляй чистое чувство моё! Душа человека – что небо, то чёрной тучей затягивается, то сияет ослепительней солнца. С той минуты, как увидел тебя, в душе моей расцвела весна. Я словно вышел из тьмы, глаз от тебя отвести не могу. Знаю, грех говорить тебе такие слова, прости меня, прекрасная бике, да только не в силах я молчать, иначе душа, переполненная нежностью к тебе, разорвётся, и я погибну!
– Ах, Мангук, Мангук! Я ведь тоже мечтала видеть тебя своим ханом. Отцы наши хотели поженить нас, чтобы два родственных народа были вместе, да, видно, не судьба. Мы хотели одного, а Тангрэ всё повернул по-своему. Хочу выполнить завет отцов наших и дать тебе девушек. Я верю, Мангук, ты поддержишь задуманное мною, во всяком деле станешь мне другом и попутчиком. Я, Сафура, дочь Сармат-хана, первая протягиваю тебе руку.
Мангук-хан забрал в свою ладонь её мягкую, как соловьиный пушок, руку и замер, не знал, что сказать.
Эта необычная женщина, которая держится столь независимо, говорит так смело и откровенно, не переставала удивлять Мангук-хана. Она предлагает ему дружбу и сотрудничество во всём. Да, она права, теперь они не чужие, он будет ей верным союзником и другом.
Осмелев, Мангук-хан приложил ладонь бике к сердцу и заглянул ей в глаза.
В это время снаружи у входа кто-то покашлял. Мангук-хан вздрогнул и оглянулся. Из-за полога вышла старуха с тёмным сморщенным лицом. Она показалась хану очень старой. На шее у неё на золотой цепочке висела выточенная из кости фигурка джейрана. На старухе было чёрное платье с оборками и башлыком, который свисал с левого плеча. На ногах жёлтые кожаные сапоги, украшенные какими-то драгоценными камнями, – похоже, жемчугом.
– Что, за девушками прибежал, хан унуков Мангук? – спросила старуха и подошла к хану ближе. – С какими глазами явился он к нам, кызым? – обратилась она к Сафуре-бике. – Оставил всех своих женщин врагу и удрал! А ведь степь когда-то уважала унуков. Было время. Даже к дочке великого хана Сармата сватался, а после провалился куда-то. Её тоже бросил. Теперь вот объявился, видать, нужна стала. Что же, славные унуки нынче на девушек охоту открыли? Позор! Вы не достойны называться белыми тюрками. Едва глава племени Бахрам-бек из дому, а уж вы тут как тут, за девушками, значит, пожаловали. Нехорошо, Мангук-хан, стыдно. Хозяина дома нет, а ты тут моей килен разговорами своими голову морочишь!