Авантюрист и любовник Сидней Рейли
Шрифт:
— Почему Рейли? — недоуменно спросил я.
— Почему бы и нет? — парировала жена. — Джордж Рейли, разве не звучит?
Черт возьми! Еще как звучит! Внезапно я вспомнил это имя. Конечно же, Джордж Рейли — тот самый социалист, англичанин, с которым меня когда-то познакомили в России соратники по Боевой организации эсеров. Как же я мог забыть? Он здорово помог, нам тогда, переправив из Лондона химикаты для динамитной мастерской. Рейли, конечно же, Рейли. И все-таки…
Не вдаваясь в подробности, я сказал:
— Звучит, но… Я русский человек!
Пепита вздохнула с таким видом, будто она имеет
— Вадим, иногда я поражаюсь твоей наивности… Что сделают чекисты с русским человеком, уличенным в помощи контрреволюционерам, тем более Савинкову?
— Убьют… Могут подстроить, например, автокатастрофу, как это сделали с графом Олсуфьевым…
— Вот видишь… Ты и сам все понимаешь… Немцем ты быть не можешь…
— Не могу…
— Следовательно, ты должен сделаться англичанином. Даже если чекисты выйдут на твой след, они решат, что ты действуешь по заданию «Интеллидженс Сервис», и максимум, на что они решатся, — это облить тебя грязью в их советских газетенках. Убить тебя они не посмеют, арестовать — тем более… А то, что о тебе напишут какую-нибудь гадость, — тебе же на руку. Посмотри, как резко возросла популярность Савинкова после того, что Советы приписали ему массовые убийства…
Все-таки Пепита была замечательно умной женщиной!
— Ты совершенно права, — вынужден был согласиться я. — Хорошо, сделаюсь англичанином. Одно меня смущает: если вдруг что случится, подозрение падет на настоящего Джорджа Рейли…
— Не падет, — заверила меня Пепита. — Дело в том, что этот человек давно умер.
— Откуда ты знаешь?
— Я была с ним знакома… в юности… он погиб во время войны.
— Жаль, — вздохнул я. — Он был славный…
С тех пор письма к Борису я подписывал так: «Дж. Рейли».
«Можете себе представить, что здесь я мобилизовал все и вся. Громадные услуги мне оказал Крамарж. Вы знаете почему? Из-за Вас, потому что я ему сказал, на что пойдет часть денег, которые я зарабатываю. Великолепный старик».
(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Прага, 7 мая 1922 года.)
«Приехал я сюда и немедленно должен был заняться поисками денег, и что Вы думаете? Ни один из тех людей, которые… в первые годы войны заработали миллион долларов, не дал мне ни единого цента! Кстати, я подумал о некоем римлянине. (Под «неким римлянином» Вадим имел в виду Муссолини. — Прим, авт.) Вот если бы Вам к нему найти дорогу! Неужели нет путей? Его симпатии, наверное, на нашей стороне».
(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Нью-Йорк, 28 августа 1922 года.)
«Вам нужно познакомиться с Вольской. Она вышла замуж за величайшего американского богача и получила от него свадебный подарок — 5 миллионов долларов наличными… Она будет в Париже после 12 сентября… Если бы вы с ней познакомились, вы могли бы увлечь ее на деятельную помощь… Помните, я Вам всегда говорил, что нашему делу недостает подходящей влиятельной женщины».
(Из письма Железного-Рейли Савинкову, Лондон, 31 января 1923 года.)
«Только что встретил Черчилля (не пройдя на парламентских
(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Лондон, 31 января 1923 года.)
«Сейчас отправил Черчиллю Ваше письмо с приложением длинного письма от себя, объясняющего все положение согласно Вашим указаниям. Будем надеяться, что он что-то сделает и скоро ответит».
(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Лондон, 5 февраля 1923 года.)
«Муссолини же, по-видимому, взвесив тяжесть положения в Италии, и затруднения в западноевропейской политике, сказал своим энтузиастам: уймитесь, не время».
(Из письма Амфитеатрова Савинкову, Рим, 12 июня 1923 года.)
«Римская комбинация, по-видимому, окончательно померла».
(Из письма Железного-Рейли Савинкову. Лондон, 15 июня 1923 года.)
Вика оглянулась. Поблизости никого не было. И она бочком проскользнула в дверь.
Эдик, лежа на кушетке, читал «Крушение антисоветского подполья в СССР».
— Привет, — сказал он, увидев Вику, и неохотно поднялся.
— Здравствуй, — Вика прошла в свой угол и села, обхватив колени руками.
— Как дела? — Бодягин вложил в книгу закладку.
— Нормально… А у тебя?
— И у меня, — Эдик воткнул вилку в розетку. — Чай будешь?
— Буду…
После беседы в КГБ Вику будто подменили. То она устраивала истерики, то была вялой и безучастной, как сейчас. Ее визиты становились все более тягостными для Эдика. Но он чувствовал себя невольным виновником ее состояния и прекратить отношения не мог.
Чтобы прервать затянувшуюся паузу, Бодягин кивнул на книгу Д. Голинкова:
— Читала?
— Нет…
— Зря, — он старался казаться непринужденным. — Много любопытных фактов. Хотя трактовка… И столько белых ниток торчит из каждого дела. Здесь, кстати, несколько глав посвящено, представь себе, Рейли.
— Ну и что? — Вика равнодушно дула на чай.
— Вообще концы с концами не сходятся. Взять хотя бы биографию. До сорока лет чувак живет в Петербурге так, что вообще никто ничего не знает о его существовании. Скажи, разве так бывает? Да возьмем хоть любого, самого обычного человека. У каждого есть родственники, друзья, сослуживцы. Есть бумаги, документы, заявления, счета… — он потряс пачкой квитанций. — Это в наше время. А раньше? Они же все, как ненормальные, катали письма и воспоминания. Какой-нибудь хмырик, ничтожество — а фигурирует в мемуарах княгини там или графа, потому что они видели его из окна. А тут чувак таскался на балы всю свою жизнь и был знаком со всеми подряд — и до революции о нем никто ни слова, ни полслова…