Ave, Caesar! [ Аве, Цезарь!]
Шрифт:
— Эх! — вздохнул Джокер. — Кабы не беспричинная ненависть Мадонны к малышке Соне, я предложил бы сходить в гости.
— Так какие проблемы? — Мадонна хмыкнула.
— Иди один! Только не жалуйся потом, когда тебя прирежут.
— И правда, что ль, сходить? — Джокер поднялся с бревна и несколько раз присел, разминая затекшие ноги. — С вами, как я погляжу, каши не сваришь.
— Не советую, — сказала Жанна, не поднимая глаз от страницы. — Вряд ли они тебе обрадуются.
— Это еще почему? — удивился Джокер.
— Ты чо, совсем, что ли, ду… — Мадонна метнула опасливый взгляд в сторону Жанны и быстро поправилась: — Ничего не соображаешь? У них там любовь…
— Я что-то не заметил никаких признаков романа, — с состраданием посмотрел на нее Джокер. — Кажется, им и не пахнет…
— Это действительно любовь, Джокер, — перебила его Жанна. — Если робкая, застенчивая, неуверенная в себе девушка внезапно обретает спокойствие и достоинство, это может означать только одно: она почувствовала себя любимой, желанной, привлекательной… В общем, совершенно не такой, какой привыкла себя воспринимать. А ты не обратил внимания, что Василий сегодня улыбнулся впервые за все время? Не заметил, как у них изменились лица? Неуловимо, но изменились. А как тебе тот факт, что они ни разу не посмотрели друг на друга? И, не обменявшись ни единым взглядом или прикосновением, одновременно встали и попрощались с нами?
— Ладно, уговорили! — Джокер поднял обе руки, капитулируя. — Не пойду в гости. Пойду спать. Если отпустите меня до полуночи, обещаю потом охранять ваш девичий сон до утра.
Когда начало смеркаться, вдруг поднялся ветер. Жанна, озабоченно посмотрев на небо, сказала, что ночью, похоже, будет гроза, и ей непременно нужно сходить на свою стоянку за брезентом, чтобы устроить над кострищем навес.
— А нужен обязательно брезент? — спросила Мадонна, которой не хотелось оставаться одной. — Джокер в прошлый раз сделал навес из пленки. Правда, потом мы прикрыли этой пленкой Марго, но эти, — она кивнула в сторону моря, — наверняка выбросили ее, когда забирали тело. На кой им пленка? Может, сходим поищем? Тут недалеко.
Жанна посмотрела на нее с любопытством.
— И тебе не будет неуютно сидеть под пленкой, которую стащили с мертвого тела? Никогда не считала себя чувствительной, но до тебя мне, похоже, далеко. Извини, дорогая, я все-таки предпочитаю свой брезент. Помимо всего прочего он будет понадежнее пленки, — и ушла.
Мадонна ждала ее почти полтора часа, и это ожидание далось ей ох как нелегко! Ветер гнул деревья, ломал ветки, опрокидывал посуду, трепал пламя костра и будил тревогу. Шум не давал прислушаться к более тихим звукам, поэтому Мадонна все время боялась, что из темноты вот-вот вынырнет киллер и воткнет в нее нож. Иногда ей мерещилось, что в кустах притаились Василий или толстушка Соня, которая почему-то больше не казалась квашней. Пару раз она подумала, что слышит шаги крадущегося от палатки Джокера. В общем. Мадонна то и дело вскакивала, светила по сторонам фонариком, хваталась за пистолет… И в конце концов чуть не пристрелила вернувшуюся с брезентом Жанну.
Потом Жанна прилаживала навес, а Мадонна крутилась рядом, предлагая свою помощь. Закончилось это тем, что ветер вырвал у нее из рук угол брезентового полотнища и хлестанул им Жанну по лицу. После чего Жанна сдержанно, но холодно сообщила, что справится сама, и попросила Мадонну приготовить ужин. Но, пока они возились с брезентом, костер потух, а развести его на ветру Мадонна не сумела, так что кашу на ужин тоже варила Жанна.
Когда Мадонне показалось, что общая суета их сблизила и можно приступить к трогательным признаниям, Жанна посмотрела на часы и сказала, что пора будить Джокера. Джокер вылез из палатки, недовольно бурча, что терпеть не может дождь. Правда, увидев кашу с тушенкой, повеселел и даже пожелал девушкам спокойной ночи.
Мадонна еще надеялась, что ей удастся поболтать с Жанной перед сном, но та отключилась, едва залезла в спальник. Сама же Мадонна долго не могла заснуть. Все ворочалась да прислушивалась к едва различимым за шумом дождя звукам, которые издавал Джокер, — треску ломаемых сучьев, лязгу упавшего котелка, заунывному пению-мычанию. Она даже подумала, не посидеть ли с ним, раз сон все равно не идет, но подавила свой порыв.
А утром, выбравшись из палатки, увидела, что насмешник и игрок лежит на кострище вниз лицом, а из его затылка торчит топор.
Нервы на пределе
Жанна проснулась от того, что ее трясли за плечо. Она с трудом открыла глаза, но в густом сумраке палатки смогла разглядеть лишь темный силуэт Мадонны, которая почему-то молчала. Жанна нашарила фонарик и посмотрела на часы. Почти девять, то есть уже час как рассвело. А темно, потому что утро пасмурное. Она направила луч на Мадонну. Подсвеченное лицо до смешного походило на мордочку панды. Лоб и щеки белые, а вокруг глаз черные круги — то ли из-за особенностей освещения, то ли от размазанной туши. Только сами глаза, светло-серые, с огромными зрачками, были глазами смертельно перепуганного человека. Жанна стремительно села.
— Что стряслось?
Мадонна обхватила ладонью горло и помотала головой, а другой рукой махнула в сторону выхода из палатки. Жанна резким движением расстегнула спальник, торопливо обулась и первой вылезла наружу. Сделала несколько шагов к брезентовому тенту, остановилась, пошатнулась и закрыла лицо руками. Хотя вид и поведение Мадонны должны были подготовить к худшему, зрелище скрюченного тела с топором в голове ввело ее в ступор.
Мадонна тихо подошла сзади и положила мелко дрожащую руку Жанне на плечо. Отняв ладони от лица, Жанна повернулась к ней.
— Тебе нужно чего-нибудь выпить. Кажется я прихватила с собой со стоянки фляжку с коньяком. Подожди минутку…
Фляга обнаружилась в одном из карманов рюкзака. Жанна наполнила колпачок и протянула Мадонне, подумала немного и хлебнула сама — прямо из горлышка. Коньяк подействовал. Жанна слегка расслабилась, а Мадонна прокашлялась и смогла, наконец, говорить.
— Ты можешь думать что хочешь, но я этого не делала.
Жанна пристально всмотрелась в ее лицо и кивнула.
— Он в натуре вел себя как последний стервец… — продолжала Мадонна. — Ну, ты видела: изгалялся, нарочно меня бесил. Но мы были одной веревкой повязаны, и мне… и я… — Да я верю тебе! Верю, что ты этого не делала, — успокоила девушку Жанна.
— Да… Нет… Не делала. И ты тоже, я знаю. Если бы ты вылезла из палатки, я бы точно проснулась.
— Но ты должна была хоть что-нибудь услышать, — Жанна кивнула в сторону кострища. — Шаги, голоса, вскрик, звук падения…
Мадонна помотала головой.