Август 1956 год. Кризис в Северной Корее
Шрифт:
В. В. Ковыженко вспоминал, что, когда делегация поездом прибыла в Пхеньян, Ким Ир Сен не появился, как это было принято, на вокзале для встречи «иностранных гостей». По-видимому, он решил таким образом продемонстрировать свое недовольство приездом незваных «гостей». Его отношение к визитерам прояснилось год спустя, когда после своей политической победы он делился воспоминаниями с влиятельными чиновниками. Тогда Ким Ир Сен сказал, явно пытаясь скрыть как свое былое замешательство, так и нынешнее ликование: «Когда прилетели товарищи Микоян и Пын Дэ-хуай […] Разве мы их могли отослать обратно, хотя они приехали и без приглашения? Надо считаться с авторитетом этих партий» [249] . Члены делегации разъехались по своим резиденциям (советская и китайская части размещались отдельно), и на следующий день Ким Ир Сен посетил их.
249
Эти слова Ким Ир Сена были процитированы участником декабрьского (1957) пленума во время встречи с советским дипломатом. Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Пак Киль Еном (зав. 1-м
Делегация настаивала на созыве нового Пленума ЦК ТПК в кратчайшие сроки. Поэтому подготовка к пленуму, которую контролировали Анастас Микоян и Пэн Дэ-хуай, началась немедленно. За день до пленума состоялась встреча руководителей делегации, на которой советскую сторону представляли Микоян и Пономарев. После этого они начали составлять (на русском языке) проект резолюции, которую должен был принять намеченный пленум. Предполагалось, что его раздадут участникам пленума. По словам В. В. Ковыженко, резолюция не только обвиняла Ким Ир Сена в развязывании необоснованных репрессий после августовского пленума, но и прямо предлагала его отставку. Микоян был уверен, что члены ЦК, особенно из советской и яньаньской фракций, послушно проголосуют за проект, предложенный представителем Москвы. В целом этот подход отражал стиль работы Микояна (да и самого Сталина). Несмотря на то, что Микоян пользовался заслуженной репутацией здравомыслящего и острожного политика, все имевшие отношение к его визиту в Пхеньян отмечали его высокомерное отношение к корейцам. Г. К. Плотников, советский историк и военный кореевед, вспоминал: «То, как держал себя там Микоян, мне, честно говоря, не понравилось уже тогда и еще меньше нравится теперь. Микоян говорил о корейцах свысока, неуважительно, то и дело замечая "я им сделал втык", "я им объяснил все", "я распорядился". Неуважение к Корее слишком сквозило в каждом его слове. Мне это было очень неприятно» [250] . Из-за этого поведения, а также из-за той роли, которую он в целом сыграл в событиях сентября 1956 г., по воспоминаниям В. Д. Тихомирова, за Микояном в Корее позже закрепилось нелестное прозвище митхкунён («задний проход», но крайне грубо) [251] .
250
Интервью с Г. М. Плотниковым. Москва, 1 февраля 1990 г. Полковник Плотников, историк и специалист по Корее, в 1950-х гг. работал в Северной Корее и был очевидцем визита, хотя и не имел прямого отношения к пленумам и миссии Микояна.
251
Интервью с В. Д. Тихомировым. Москва, 25 сентября 1989 г.
Похоже, что сентябре Микоян намеревался сыграть в Пхеньяне ту же роль, что в июле он сыграл в Будапеште. Там он проконтролировал замену действующего лидера (Матьяш Ракоши, которого считали слишком приверженным сталинизму и непопулярным в народе) на нового лидера (Эрно Гере), который тогда казался более подходящей для СССР фигурой. Однако положение в Пхеньяне было совершенно другим. Летом 1956 г. в Венгрии назревал политический взрыв, а сталинистская старая гвардия осознавала, что имеет слабую поддержку не только среди простого населения, но и даже среди партийных работников. В Корее не наблюдалось никаких признаков назревающего массового протеста. Как мы увидим далее, определенное недовольство в стране существовало, но его масштабы не шли ни в какое сравнение с той ситуацией, что тогда сложилась в Венгрии или в Польше.
Что произошло дальше? Мы располагаем только версией, которую предложил сам В. В. Ковыженко: «На беседе с китайцами я не был, но когда Пономарев с нее вернулся, он сказал: "Будем составлять проект решения". Я говорю: "Этого делать никак нельзя!" Пономарев: "Почему?" Я отвечаю: "На словах, может быть, и можно, но никаких бумажек, тем более на русском языке, оставлять нельзя". Пономарев пожаловался Микояну, и тот вызвал меня. С Микояном мы говорили долго, часа два, если не больше, и я в конце концов его убедил, что составлять какие-либо бумаги по свержению Ким Ир Сена ни в коем случае нельзя, что если Ким Ир Сен удержится (я в этом был уверен), то нам этого никогда не простят. Микоян подумал и сказал: "Ладно. Китайцы на этом настаивали, вот пусть они, если уж им так надо, и добиваются своего". На том и порешили. Вскоре Микояна отозвали, и оказалось, что я как в воду глядел: не успели мы уехать, как стали распускать слухи и говорить Ким Ир Сену, что все это была русская интрига против него» [252] .
252
Интервью с В. В. Ковыженко. Москва, 2 августа 1991 г.
Конечно, это только одна версия событий. К сожалению, на настоящий момент она является единственно доступной, но ее никак нельзя считать истиной в последней инстанции. Увы, официальные отчеты о визите Микояна по-прежнему засекречены [253] . По свидетельству В. В. Ковыженко, после этой дискуссии советская делегация стала играть более пассивную роль, и она уже не настаивала на смещении Ким Ир Сена. Казалось, что и китайская сторона отказалась от этой идеи. Таким образом, задачи делегации сузились до реабилитации жертв недавних репрессий. Неожиданная инертность китайской делегации могла быть результатом серьезных стратегических размышлений и политических расчетов. В 1956 г. еще не шло и речи об открытом разрыве между Китаем и Советским Союзом, однако между двумя странами уже понемногу нарастала напряженность, и Мао Цзэдун, испытывавший недоверие к «старшему брату», делал все возможное для усиления собственных позиций накануне вероятного конфликта с Москвой [254] .
253
Автор попытался получить эти документы, хранящиеся в одном из российских архивов. Их существование подтвердилось, но в доступе к ним было недвусмысленно отказано.
254
Следует отметить, что сам В. В. Ковыженко полагал, что план низвержения Ким Ир Сена изначально являлся китайской провокацией. Он считал, что Мао Цзэдун затратил немалые усилия для подрыва советского влияния в Корее. В том случае, если попытка сместить Ким Ир Сена окончится неудачей, Мао всегда мог представить ее как очередной пример советского вмешательства во внутренние дела братских стран, как убедительное доказательство «советского гегемонизма». Если бы замена Ким Ир Сена прошла удачно, то Мао снова оказывался в выигрыше, поскольку наиболее вероятным преемником был бы член яньаньской (то есть прокитайской) фракции (Ibid).
Поскольку официальные документы, касающиеся визита Микояна, остаются недоступны, мы можем только гадать, встречался ли он с бывшими советскими корейцами. Известно, однако, что китайские члены совместной делегации встречались с некоторыми деятелями из яньаньской фракции, включая самого Ким Ту-бона. Эти встречи с негодованием упоминались Ким Ир Сеном в декабре 1957 г., когда Ким Ту-бон был официально обвинен в том, что он являлся участником оппозиционной группы. В данном случае Вождь, скорее всего, не лгал: в той политической обстановке подобная выдумка не имела бы смысла [255] .
255
Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Пак Киль Еном (зав. 1-м отделом МИД КНДР). 8 декабря 1957 г.
Пленум Центрального Комитета открылся 23 сентября и продолжался всего один день. Под давлением советско-китайской делегации Ким Ир Сен согласился реабилитировать участников августовских событий и их сторонников и обещал не предпринимать никаких репрессивных мер против высших партийных функционеров, в первую очередь — против выходцев из СССР и Китая. Официальный отчет в «Нодон синмун», опубликованный, как обычно, через несколько дней после окончания пленума, 29 сентября сообщал читателям о восстановлении в партии Чхве Чхан-ика, Юн Кон-хыма, Со Хви, Ли Пхиль-гю и Пак Чхан-ока (их имена в постановлении были перечислены именно в таком порядке). Этот отчет также являлся первым открытым документом, который сообщал широкой публике, что они вообще исключались из партии.
Впрочем, из справки, которую подготовили в Москве через год, осенью 1957 г., когда советское руководство готовилось к очередной встрече с Ким Ир Сеном, известно, что постановление сентябрьского пленума было опубликовано в неполном виде, без некоторых наиболее чреватых последствиями положений. В этой справке говорилось: «Нежелание пересматривать решения августовского пленума ЦК сказалось также и в том, что, несмотря на имевшуюся между товарищами Микояном и Пэн Дэ-хуаем, с одной стороны, и Ким Ир Сеном, с другой, договоренность об опубликовании в печати всего текста решения сентябрьского пленума, оно все же не было полностью опубликовано. В опубликованном изложении решения было опущено два важных положения, касающиеся оценки мер, принятых в отношении Цой Чан Ика и других, а также необходимости развития внутрипартийной демократии» [256] .
256
К беседе с партийно-правительственной делегацией КНДР. КЧИ, документы 1957 года. № 1172/8в, 22/Х-57 г. Документ представляет собой пространную справку, которая была подготовлена МИД СССР для советского руководства накануне приезда Ким Ир Сена в Москву осенью 1957 г.
В тот же день и тоже на первой полосе, по соседству с отчетом о пленуме, «Нодон синмун» опубликовала большую передовую статью, озаглавленную «Разъяснение, убеждение и обучение — главные методы партийного руководства». Статья пыталась объяснить отмену недавних решений: «Даже если [люди] совершили серьезные ошибки, партия, помогая им исправить их ошибки, обучает их [и превращает в] даже более преданных членов партии» [257] . В статье также неоднократно упоминалась «внутрипартийная демократия» и «дух критики и самокритики», который должен наличествовать в партии. При этом общий тон статьи был выдержан в согласии с официальными лозунгами десталинизации. Казалось, что Ким Ир Сен уступил давлению и решил последовать инструкциям своим иностранных покровителей.
257
Нодон синмун. 29 сентября 1956 г.
8. РАЗГРОМ ОППОЗИЦИИ
Когда Пэн Дэ-хуай отправился домой в Пекин, а Микоян через Москву отправился «наводить порядок» в бурлящей Восточной Европе, где ему предстояло разбираться с куда более опасными для СССР ситуациями, казалось, что их короткая миссия в Пхеньяне закончилась успехом. Собственно говоря, именно в таком духе А. И. Микоян описал результаты своей поездки в Пхеньян, когда вскоре после возвращения в Пекин он встретился там с Мао Цзэ-дуном [258] . Репрессии против оппозиции были приостановлены, и Ким Ир Сен обещал не предпринимать каких-либо карательных действий против августовской группировки и ее сторонников. Все жертвы недавней кампании были официально восстановлены на своих постах. В партийные организации разослали текст примирительной речи Ким Ир Сена и резолюции сентябрьского пленума. Партийным комитетам всех уровней было поручено довести информацию о новой политике до функционеров низшего звена и простых партийцев.
258
устное сообщение проф. Чень Цзяня (Chen Jian), которому удалось ознакомиться с записью бесед Мао и Микояна в китайских архивах. Варшава, 27 октября 2006 г.