Авиация великой войны
Шрифт:
22 сентября – 12-я истребительная группа «Аистов» в районе боевых действий 10-й армии провела 30 воздушных боев.
23 сентября – «Вокруг света» № 39, (2] октября 1916 г.: «„Пожиратель“ германских аэропланов».
«…На французском фронте летчик лейтенант Гийнемер, считает за собой рекорд в 18 сбитых неприятельских аэропланов, причем семнадцатый и восемнадцатый были сбиты им в один день 23 сентября нов. ст.»
25 сентября – 12-я истребительная группа «Аистов» провела 37 воздушных боев. Всего за последние дни французские истребители сбили 10 германских самолетов и вынудили к посадке три.
А тем временем
Из отчета: «Один „Муромец“ дрался с четырьмя немецкими аппаратами, из коих сбил три, а затем сам погиб…»
ЭВК вновь предприняла дерзкую операцию по бомбардированию глубокого германского тыла; глава разведотдела штаб-квартиры Западного фронта взял на себя организацию этой миссии. Впервые легкая и тяжелая авиация должны были оперировать совместно. Тем не менее, в планировании этой уникальной операции были допущены ошибки по ряду причин, включая новизну тактики и игнорирование требований, выполнение которых было необходимо для успешной работы.
Все участвующие в операции самолеты поднялись один за другим. Наши истребители отделились, затем стали кружить над линией фронта. Имея недостаточную дальность полета, они не могли вести операции в глубоком тылу противника. «Муромцы», напротив, могли с успехом выполнять такие задания, особенно если летели в строю, как они доказали это во время операций в секторе Риги и вокруг озера Ангерн. Летая в строю, «Муромцы» обладали сильным оборонительным огнем, но во время этой совместной операции они рассеялись и летели по одиночке.
Начальник разведывательного отдела летел на «ИМ-Киевском». Только это воздушное судно успешно выполнило свое задание. «ИМ-Киевский» достиг цели, обнаружил штаб немецкой дивизии и летал над ним пятнадцать минут, точно сбрасывая бомбы на цель. Затем «ИМ-Киевский» благополучно возвратился на базу. «ИМ-16» во время выполнения задания был атакован четырьмя истребителями. Враг открыл сильный огонь, град разрывных и зажигательных пуль обрушился на аэроплан. Топливный бак «ИМ-16» взорвался и воздушное судно упало на землю, объятое пламенем. «ИМ-16» упал на вражескую территорию неподалеку от озера Крево. Все члены экипажа погибли: командир корабля лейтенант Макшеев; заместитель командира лейтенант Рахмин; артиллерийский офицер лейтенант Гаубов; и кадет Карпов. Текст перехваченной немецкой радиограммы описывал эти события так: «Наконец-то нам удалось сбить огромный русский четырехмоторный самолет, хотя и ценой гибели трех истребителей».
Следуя традиции, немцы сбросили записку с одного из своих самолетов, в которой говорилось, что члены экипажа были погребены с воинскими почестями. Позднее в немецкой газете была напечатана фотография могилы, над которой был поставлен восьмиконечный православный крест. Надпись на кресте гласила: «Здесь лежат четыре русских летчика, героически погибшие в воздушном бою 25 сентября».
Рапорт лейтенанта Вольфа, летчика 45-го истребительного отряда, об уничтожении бомбардировщика «Илья Муромец», сентябрь, 1916 г.:
«В семь часов утра солнечным осенним утром 25 сентября 1916 г. в длинном гулком коридоре дома, в котором жили офицеры, раздался крик: „Сикорский летит!“
Уже два раза эти самолеты пролетали над нашим аэродромом, сбрасывая с большой высоты бомбы на нашу железнодорожную станцию и казармы. Тем не менее, эти бомбежки не причинили серьезного ущерба.
Оба наших одномоторных истребителя уже находились в воздухе, в то время пока мы, пилоты бипланов, по большей части еще спали. Большинство летчиков побежало на аэродром – некоторые были еще не одеты, – чтобы посмотреть на гигантский аэроплан. Я, однако, быстро оделся, и приказал подготовить мой самолет к вылету. Я думаю, в этот раз мы побили все рекорды по скорости сборов в полет. Стояло чудесное утро. Воздух был почти неподвижным, самолет быстро поднимался вверх. За двадцать минут мы достигли высоты 2500 метров и увидели над линией фронта длинный, тонкий, темный силуэт: это был „Сикорский“, который как раз пролетал над нашими окопами на высоте примерно 3000 метров. Я описал широкий круг над нашим аэродромом, затем с небольшим разворотом направился к русскому самолету, поднявшись к этому времени на его высоту. Я должен был быстро решить, как мне атаковать, потому что „Сикорский“ был внушающим страх противником; нам сообщили, что он очень хорошо вооружен и во время предыдущих воздушных боев уже успел сильно повредить ряд наших самолетов. Затем мы заметили, что его эскортируют моноплан типа „Парасоль“ и три или четыре „Вуазена“. Я позволил противнику углубиться на нашу территорию на три или четыре километра и занял позицию, следуя параллельным курсом, примерно в 100 метрах в стороне от него, для того, чтобы определить, какую цель он выбрал на этот раз. Судя по направлению его полета, он летел к штабу нашей дивизии, который находился примерно в 10 км за линией фронта. Однако, за несколько дней до налета мы переместили штаб в другое место.
Когда солнце оказалось у меня за спиной, я атаковал «Сикорского», переместившись на его левую сторону, целясь в закрытую пилотскую кабину, которая казалась самым уязвимым местом. С расстояния 300 метров мой наблюдатель открыл огонь. Цель была большой и ясно видной. Гигант продолжал следовать своим курсом, как будто нас не замечая. Он был относительно медленным, но затем довольно быстро начал набирать высоту, поскольку по нему открыли огонь наши зенитные батареи. Через несколько минут я приблизился на расстояние в 150 метров и смог понять, с большим удовлетворением, что во время первого столкновения мы попали в цель, поскольку крайний правый двигатель был поврежден. Пропеллер терял обороты и внезапно остановился. Теперь только три мотора обеспечивали тягу. „Сикорский“ начал терять высоту.
Неожиданно, в середине верхнего крыла открылся люк, в нем появился пулеметчик и открыл по нам огонь. Тем временем, я приблизился на расстояние 100 метров и мой наблюдатель начал стрелять вперед. Я расположил самолет таким образом, чтобы наблюдатель мог вести огонь по главной кабине между крыльями. Мой самолет бросало из стороны в сторону сильной воздушной струей от его винта и мне несколько раз приходилось стабилизировать машину и держаться той же скорости, чтобы не обогнать его, потому что он мог затем атаковать меня сзади.
К этому времени я находился в 50-ти метрах в стороне и мог ясно видеть каждое движение членов экипажа. Стрелок исчез с верхнего крыла, неожиданно открылся другой люк в задней части кабины и в нас стали стрелять из двух или трех пулеметов. Пули с грохотом били о мой самолет, как будто кто-то сыпал горошины на крышку стола. Поскольку я дал полный газ и резко отошел в сторону и вверх от вражеского самолета, большая часть пуль прошла ниже моей машины. Я немедленно убрал газ и опять подошел ближе к вражескому самолету, так, чтобы мой наблюдатель мог вновь открыть огонь, находясь немного сбоку и выше кабины.
Я повторил этот маневр три раза. Русский самолет сейчас находился в 6-10 км за нашими линиями и медленно терял высоту. Я начал надеяться, что смогу заставить его совершить вынужденную посадку. Тем временем мы опустились до высоты 2500 метров. Неожиданно он начал разворачиваться влево, все еще ведя по мне огонь, вероятно пытаясь спланировать в безопасную зону за русскими окопами. Я немедленно развернул мой самолет и мы атаковали его еще раз, стреляя в кабину. Я заметил, что самолет начал раскачиваться из стороны в сторону и затем неожиданно свалился в штопор. Когда вращение стало почти отвесным, внешняя часть верхнего крыла, на которой была нанесена эмблема русской военной авиации, отломилась и полетела вниз. Вероятно, мы повредили внешнюю часть главной стойки крыла, потому что, когда мы позже нашли ее на земле, в ней было множество пулевых отверстий.