Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
В шестнадцать я был впервые влюблен, мне было не до него.
В восемнадцать мне показалось, что я нашел свое место в жизни, и меня занимало только это.
В двадцать я, выпив две бутылки коньяка с братом – из которых полторы пришлось на меня, ведь брат так и остался человеком с повадками джентльмена, – узнал, в чем же, собственно, дело.
– В гарнизоне какой-то пацан взял ружье со шкафа, решил почистить, и
– Ну, они и перепугались, – сказал он. – Убрали все, что может стрелять. И велели тебе про это не говорить.
– Мне? – сказал я горько. – Неужели он думал, что я поступлю так глупо? Как идиот? Почищу ружье и пальну себе в башку?!
– Они испугались, – сказал виновато брат.
– О, черт, – сказал я. – Они меня сломали этим, понимаешь, сломали…
– Да что там они, это ОН, он меня сломал, – сказал я.
– Тебя ли? – спросил брат.
Я вспомнил глаза отца с определенных пор и заткнулся.
Когда я уже заканчивал университет, он меня навестил.
Позвонил, стоя у подъезда – наверх подниматься не захотел, – и ждал, пока я спущусь. От меня пахло вином и чем-то вроде духов, в квартире, как обычно, было весело. Но он не беспокоился на этот счет, я уже был знаком со своей будущей женой, а ей он доверял. Я вышел и глазам своим не поверил. На нем не было сапог. И вообще формы.
Он стоял в свитере, брюках и начищенных до блеска, но все-таки туфлях.
– Так-так, – сказал я.
– Вот, – сказал он, – документы получил, на пенсии.
– Поднимешься? – спросил я.
– Нет, – сказал он. – Небось, девки, выпивка.
– А как же, – сказал я. – Поднимешься?
– Ну, девки никак, – сказал он. – Хватит в семье и одного озабоченного.
– Ну, а все остальное? – спросил я.
– Нет, – сказал он.
– Почему? – спросил я.
– Завтра на рыбалку, хочу выспаться, – сказал он.
Мы помолчали. Туфли на нем выглядели странно.
– Что делать теперь будешь? – спросил я.
– Ты что, не слышал? – спросил он.
– Поеду на рыбалку, – сказал он.
– А потом? – спросил я.
– А потом вернусь с рыбалки, – сказал он.
– Вот, зашел посмотреть, цел ли, жив ли, – сказал он.
– Ну и как? – спросил я.
– Жив, цел, – сказал он.
– Да что со мной случится? – сказал я.
– Ладно, – сказал он. – Иду.
– Заходи, – сказал я.
– Держи хвост пистолетом, – сказал он.
– А как же, держу, – сказал я и наставил на него два пальца, как будто прицелился.
– Целься лучше, – конечно, сказал он.
– Пиф-паф, – сказал я.
Хотел еще что-то сказать.
Но он уже уходил.
ЗАТО МЕНЯ НАПЕЧАТАЛИ В КОНТИНЕНТЕ
… Семь… восемь… На девятом звонке я не выдержал и поднял трубку. Я всегда не выдерживаю на девятом звонке.
– Лоринков? – поинтересовался старый мужской голос.
– Ну, – недружелюбно ответил я.
– Это Киреев, – старик помолчал, дав почувствовать всю значимость своей фамилии. – Роман Киреев. Журнал «Континент». Мы берем ваш рассказ.
– Рассказ? – не понял я. – Какой рассказ? Я никуда не посылал…
– Вы участвовали в литературном конкурсе «Надежда России»?
– А-а-а… – ситуация начала проясняться.
Я чувствовал, что надоедаю старику с каждой секундой.
Это было тем более странно, что беседовали мы не больше тридцати секунд.
– Ну, так вот, они передали нам ваш рассказ, и мы его берем. В этом году не обещаю, но в первом номере следующего, думаю, мы ваш рассказ опубликуем.
Я взглянул за окно. Туман. Октябрь. До конца года еще пару месяцев.
– Так какого хрена вы мне звоните сейчас?
– Я просто предупредил. И еще, Лоринков. Я меняю название.
– Название?
– Да, черт побери, название! Вы что там, спите еще?
– Простите. И как же вы его меняете?
– Очень просто: убираю старое и ставлю новое.
– А, вы о заголовке?
– Вы что, работаете в газете?
– Да, я работаю в газете.
– Хорошо, я говорю о заголовке, то есть названии! Я его меняю.
– Меняйте, бога ради.
– Я хочу назвать рассказ «Дом с двумя куполами».
– Почему? – просто из вежливости поинтересовался я.
Старикашка вздохнул с облегчением. Ему казалось подозрительным то, что меня вовсе не волновала замена названия. Молодые авторы должны волноваться, когда им звонит из Москвы сотрудник журнала «Континент», Роман Тимофеевич Киреев, и говорит, что их рассказы выйдут через сотню с лишним лет. Теперь ему начало казаться, что я этим взволнован. Это было ему привычно.