Автострада запредельности
Шрифт:
— Да, — сказал он, — мы очень будем по вас скучать.
В полумраке я различил стайку робких детишек, помахал им рукой, и они попрятались за выступом пещеры. Сьюзен заметила, что я улыбаюсь.
— Прелесть, правда?
— Хорошенькие, как ангелята, — ответил я.
— Я всегда думала… — начала она, потом слабо улыбнулась.
— Насчет того, иметь ли детей? Или не иметь?
— Я приняла это решение много лет назад, но оно не окончательное. Поэтому время от времени, когда я вижу таких замечательных малышат, вроде этих — а ведь они не человеческие детишки, так что можешь себе представить…
Я
— Обычно я спрашиваю задолго до этого, но… э-э-э… нам не надо волноваться ни о чем, что может быть связано с этой областью? Ты сказала, что решение не окончательное.
— Э? А-а-а, нет, ни в коем случае. Я воспользовалась старомодной хирургией: мои маточные трубы перевязаны. Эти пилюли трехлетнего действия настолько дорогие, к тому же я наверняка забыла бы, когда надо принимать следующую. А прочие нехирургические методы тоже не очень привлекательны. Они необратимы, а кому захочется преждевременную менопаузу? Но развязать перевязанные трубы очень легко, поэтому я всегда в безопасности, и у меня есть выбор. — Она улыбнулась и обняла меня за шею. — И…
— И?
— Если я когда-нибудь задумаюсь в очередной раз, иметь ли мне детей…
— Ну-ну, потише, — я поспешил высвободиться из ее объятий. — Мне надо как следует подумать, прежде чем принимать такие решения.
Она рассердилась.
— Ты что, думаешь, что для меня обязательно подписывать брачный контракт с тобой просто потому, что я захочу родить от тебя ребенка?
Она уперла руки в бедра и вызывающе тряхнула головой.
— Думаешь, мне хочется быть женой шоферюги, сидящей дома с полудюжиной сопливых и визгливых ребятишек, пока ты шляешься по Космостраде и подвозишь красивых баб?
— Никогда этим не занимаюсь, моя дорогая. Очень не люблю болезней в области промежности.
— Ой, не смеши меня, — она ткнула мне в ребро пальцем, — Ты хороший генетический материал, только и всего. Просто замечательная порода. — Она продолжала тыкать в меня, а мне оставалось только вздрагивать от ее прикосновений, — Здоров, как бык, замечательные зубы, никаких наследственных болезней…
Я протянул руку и подкинул в ладони ее правую грудь.
— Ты и сама великолепна, дорогуша.
Она взвизгнула.
— Ах ты, дикарь! Болезни в промежности, говоришь?
Я пытался удержать ее руку, которая попыталась схватить меня между ног, но не успел.
— Сьюзен, честное слово, — простонал я, — Что подумают наши друзья?
Наши друзья остолбенели, и я поймал особенно любопытный взгляд Рагны: это, наверное, весьма интересный ритуал ухаживания… Сьюзен тем временем прекратила атаку на мои интимные части тела, и подскочив, обхватила мою шею, а ноги сомкнула у меня на бедрах.
Собственно говоря, так оно и есть…
Дорога, дорога. Всегда дорога, бесконечная черная лента. Как та, которая, наверное, будет обвивать мой гроб, заканчиваясь пышным бантом. Как петля мебиуса — такая же бесконечная.
Планета за планетой оставались позади, я едва бросал мимолетный взгляд на пейзаж за окном. Меня интересовала только дорога. Но иногда я кое-что замечал. Вот свинцовый шар-планета, который только-только начинает освобождаться от объятий льда. Вот тропический сераль, где кроны деревьев напоминают плюмажи. А здесь безжалостно-холодные равнины с розоватой травой, которые вдали переходят в голубоватые горы. Еще одна, покрытая холмами красной глины, а вокруг них — светло-розовые деревья. Тут, похоже, вечная весна — кругом яркие зеленые почки. Еще одна планета появляется перед нами, и мы едем среди пушистых сугробов (а сама дорога совершенно чиста от снега, что странно, но уже привычно). Потом еще один портал, снова темные башни упираются в небо, мы благополучно влетаем на бешеной скорости в дыру между мирами, между тут и там, между сейчас и потом. Нет ни времени, ни пространства, нет настоящего, прошлого и будущего. И вот перед нами фантастический парк с ровными клумбами самых разнообразных оттенков между лиловых скал. Все — на фоне занавеса фиолетового неба.
— Я устала от таких декораций, — пожаловалась Сьюзен.
— Уже? — спросил я. — Мы же едем всего-навсего пару часов.
— Шесть, — поправила она, — казалось, я должна быть совсем свеженькой после пятинедельного перерыва, а уже начинаю уставать.
— Ну хорошо, постарайся продержаться. Осталось десять миллиардов световых лет.
— Замечательно.
Это прекрасная дорога — прямая и плоская, мимо нас катятся миры. В кухонной нише со столиком Джон и Роланд пыхтят над картами ахгирров, время от времени выкрикивая взаимно противоречащие указания. Пока что ни одно описание планет не отвечает тому, что видят наши глаза. Единственное, что не вызывает никаких сомнений — то, что мы еще находимся в лабиринте ногонов, потому что время от времени на дороге появляется их транспорт, отмеченный всеми чертами эпохи среднеразвитой технологии. У нас есть полная карта этого лабиринта вместе с остальными, поэтому Джон и Роланд должны, черт возьми, разобраться, где мы.
— Понятия не имею, — признался Роланд.
— Сэм, — сказал я, — Ты в состоянии помочь этим типам?
— На самом деле не очень. Все, что я могу — это показать им карты на своем экране. Но никто не программировал меня их читать.
— Мне показалось, что Они именно этим и занималась.
— Она собиралась, на прошлой неделе, но как раз тогда мы и нашли существо X.
— Верно.
Роланд занял сиденье стрелка и теперь сражался с огромной бумажной картой, сложенной во много раз, пытаясь найти в ней сектор, который совпадал бы с изображением на главном дисплее.
— Почему ни одна раса во Вселенной не может научиться делать простые карты? — ворчал он раздраженно. — Теперь где, черт возьми…
— В чем проблема? — вмешался Сэм. — Мы вот тут. Видишь мигающий курсор?
— Э-э-э… — Роланд, развернув карту на девяносто градусов, уставился на экран. — Ага. Правильно. Отлично, — Он прищурился, — Мне так кажется.
— Мне казалось, что ты не запрограммирован читать эти карты, — заметил я.
— Я и не запрограммирован, — ответил Сэм. — Я вроде как сам догадался.
— Сэм, то, о чем ты не мог догадаться, — вздохнул Роланд, — так это о том, что ахгирры рисуют свои карты вверх ногами. Право — это лево и наоборот — на всех этих штуковинах.
— Что?!
— Мне кажется, что именно так дело и обстоит.
— Ну и ну, это же чистое сумасшествие.
— Джентльмены, — вмешался я, — а какая вам, черт возьми, разница?