Айсолтан из страны белого золота
Шрифт:
навстречу солнцу. Теперь уже ничто не мешает ему
предаваться своим думам. Радостно, легко
у него на сердце. Жизнь вообще щедра к Бе-
генчу, она немало дарила ему таких
счастливых, праздничных дней, когда сердце ликует и рвется
из груди, как птица. Разве Бегенч может забыть тот
день, когда колхоз до срока закончил посевную и
молодежь получила за свою работу благодарность от
обкома партии? Или тот день, когда он, Бегенч, был
награжден орденом Ленина? Разве все эти дни не
были светлыми праздниками в жизни Бегенча? И
разве их было мало?
И вот теперь наступил новый праздник.
Любовь...
У Бегенча с тех пор, как он себя помнит, сердце
всегда было исполнено любви. Он горячо любит магь,
любит маленькую сестренку, любил старшего брата,
который под городом Будапештом отдал жизнь за
независимость народов. Бегенч любит свою землю—ее
привольные степи, тенистые ароматные сады,
виноградники. Бегенч любит труд. Любит на заре
выходить в поле с кетменем или лопатой в руках, любит
учиться, любит свою комсомольскую работу. И
всякому делу Бегенч отдается со страстью. Даже в детстве
во все мальчишеские игры он вносил столько кипучей
энергии и задора, что всегда, в любой игре, побеждал
своих сверстников. Скажем просто — Бегенч любит
жизнь. И вот теперь все, что он любит, все, что ему
дорого, как бы соединяется воедино, сливается в
одном — в Айсолтан, в любви к ней.
Бегенч смотрит на расстилающееся перед ним
необъятное поле, по которому волнами пробегает ветер,
и хлопчатник колышется, играет, переливается на
солнце, становясь то жемчужно-серым, то яркозеле-
ным... Бегенч всей грудью вдыхает этот свежий ветер
и горячий сухой аромат земли, и ему хочется
крикнуть громко, на весь мир: «Как хороша жизнь!»
Лицо Айсолтан встает перед ним.
«Как хороша жизнь, которая создает таких дезу-
шек, как Айсолтан!» — думает Бегенч. Мир велик.
Быть может, есть на земле немало девушек красивее
ее, но разве могут быть на чужой земле, в чужих
странах такие, как она? Разве могут они так любить
труд, как она, так любить родину, как она, быть
такими же отважными, как она? Как преобразилась
жизнь! Простая туркменская девушка Айсолтан в
столице самого могущественного государства на земле
обсуждает вместе с другими такими же простыми
советскими людьми вопрос, от решения которого
зависит судьба всего человечества! Далеко ли то время,
когда жизнь туркменской девушки была ограничена
стенками кибитки и единственным знакомым ей
путем была тропка от кибитки до там дыра? Далеко ли
то время, когда глаза туркменской девушки были
слепы и язык нем? А теперь в Москве зазвучит на весь
мир голос простой туркменской девушки Айсолтан!
«Как хороша жизнь! — говорит она. — Мирная жизнь
и мирный труд!»
Бегенч шагает по дороге и поет:
Моя любимая, душа души моей!
Ты — утра яркого сиянье, Айсолтан!
Пролей на сердце мне ручей твоих речей, —
Ты — кровь моя, мое дыханье, Айсолтан!
Так идет он и поет, так же как шел и пел
вчера, — и не здесь ли, не на этом ли самом месте,
оборвалась вчера его песня и глаза его встретились с
глазами Айсолтан?
Бегенч оглядывается вокруг: да, это было здесь.
Он видит подрезанный им куст хлопчатника: листья
уже пожелтели и сморщились, полураскрывшиеся
коробочки печально никнут к земле. Бегенч осторожно
приподнимает ветви и, как делала это вчера
Айсолтан, притягивает их к себе. Он вдыхает их аромат,
мысленно беседует с ними:
«Под вашей тенью, листья, встретился я с
Айсолтан. По моей вине до срока завяли вы, листья.
Я возьму вас с собой и повешу дома, на стене, на
самом лучшем из моих ковров. Вы были свидетелями
нашей встречи с Айсолтан — вы будете почетными
гостями на нашей свадьбе».
Бегенч обламывает ветки хлопчатника, уносит их
в глубь хлопкового поля и прячет там, подальше от
чужих глаз.
Бегенч обходит хлопчатник, проверяет полив. Он
доволен: везде хорошо, равномерно разлилась вода.
Она поблескивает в бороздках даже на тех участках,
судьба которых беспокоила Айсолтан. Вчера
хлопчатник стоял здесь потускневший, пригорюнившийся, и
листья его уныло клонились к земле, словно моля ее:
«Воды, воды!» А сегодня они тянутся к солнцу,
задорно блестят в его лучах, и в шелесте их Бегенчу
слышится уже не жалоба, а веселый припев:
«Урожай! Урожай! Мы дадим хороший урожай!»
Бегенч чувствует, как сильно припекает ему
спину, и решает, что, должно быть, перешло за полдень.
Он смотрит на часы: почти два часа! Сейчас приедет
Аннак. Бегенч выходит на дорогу, смотрит в ту
сторону, откуда должна появиться машина. Нет, не
клубится пыль, не видно Аннака. Что ж он не едет?