Аз буки ведал
Шрифт:
– Так что ж ты молчал? Это и сейчас твой шанс. "С позором" или без, но ты назови своего человека в Управе. Пусть на него выходят. А то тут тебя точно скрутят. Ко мне приезжали четверо. Потом на кордон к Степану отправились.
– Я их там видел. На "уазиках"?
– Да. Они тебя всерьез ловят. Завтра же топай к участковому и колись. Не к фээсбэшнику - тот сука, а именно к Джуме.
– А почему к этой жабе? Я, если уж так, лучше в Бийск, к следователю Котову. Он мое дело ведет.
– Котов? Тот самый?
– Тот.
– Значит, близко обжился... Я его тоже знал. На марала в одной компании ходили. Очень он забавный. Нервный только. Типа тебя. Но он, Котов-то, и так, слышь, если тебе обещал, то точно все и без шума сделает. Железно...
– "Кто" - кто?
– Хозяин.
– Да кто этот пресловутый Хозяин? Местный президент, что ли?
– Хозяин - это тот, кто президентов делает. Вот пусть Джума и думает: как ему, идиоту, с тобой, офицером госбезопасности, нянчиться надо было. Все. Спи.
– Погоди. А что там, на горе духов, было?
– В Замке духов?
– Ну да.
– "Хозяйку Медной горы" помнишь? Так вот, там меня горные дочки чуть, слышь, с собой под землю не увели... Меня Тая потом полгода как ребенка с ложечки выпаивала - я память потерял... И Анюшкин со своими травками помогал.
Утром о дожде напоминали только полные баки по углам дома, освеженная зелень огорода, легкий туман и совершенно счастливые улыбки "отдохнувших" гостей. Они с самого рассвета выкупались в реке, согнав похмелье, и теперь аппетитно завтракали. Хвалили хозяйку за вкуснейшие оладьи, "какими только матушка в детстве кормила", и просили Степанова устроить им встречу с каким-нибудь шаманом. А Семенов все поглядывал то на Глеба, то на горы.
– Придется брать лошадей и идти за девчонками. Грозы начинаются. Это им пока не по силам. Вы тут, слышь, отдыхайте, как сможете. Я к вечеру вернусь. А ты, Глеб, собирайся: как лошадок возьму, тебя чуток подвезу к райцентру.
Кое-кто было начал бурно протестовать - выходной пропадает, хотелось бы...... обещали же...... Но вскоре все сникли, подчинившись строгой воле хозяина, и стали доставать очередные "пшеничные" и "столичные". Глеб попытался с ними примириться:
– Когда-нибудь мы обязательно будем в Москве. Я вас всех приглашаю в Большой. Там у меня администратор хорошая... А потом я вас повожу по темному, совсем безлюдному Китай-городу, по своей Солянке... А совсем уже в полночь выйдем на Красную площадь, послушаем куранты... И спустимся к Василию Блаженному. Если это будет зима, то крупные снежные хлопья будут кружить над прожекторами и осыпать его цветастые витые купола... Хорошо... Договорились?.. Когда мы будем в Москве...
Тая улыбалась, и у нее подгорело. А за окном тихо заржал Гнедко.
Глава семнадцатая
В районном отделении Глебу сообщили, что участковый Джумалиев на больничном с радикулитом, и объяснили, как найти его квартиру. Причем как-то легко, без всяких расследований, по-деревенски. Надо? Значит, человеку надо. И все. Иди ищи... Он прошелся по их главной, с жуткими выбоинами асфальта улице. Между прочим, эта улица - все та же самая трасса, на которой он и поймал себе "пастушков". Свернув налево в узкий проулок, мимо пересохшей колонки стал подниматься на неширокую предгорную террасу, где стояла крайняя цепочка бело-серых, "под шубу", двухквартирников. Калитка хилого заборчика едва держалась на верхней петле, посреди двора свежевываленная куча крупного угля. На крыльце - коробка от сломанного телевизора, старые мятые ведра. "Только не сжата полоска одна. Грустную думу наводит она". Картину бесхозности несколько смягчала подпертая со всех сторон железными трубами, разросшаяся груша, на которой уже налились молодые плоды. Глеб постучал в давно некрашенные синие двери. Потом еще раз, громче. Толкнул тугую дверь в коридорчик. Его встретил запах немытой посуды и плесневелого белья. Он скорее забарабанил во внутреннюю. Услышав вроде как приглашение, резко шагнул в полумрак.
– Здравствуйте! Хозяин дома?
Джумалиев стоял в бледно-голубом теплом солдатском белье, с перетянутой белым махровым полотенцем поясницей,
– Я вот попроведать пришел. Высказать свои соболезнования. Совершенно как частное лицо.
– Ты... чего? Я на больничном.
– Я знаю, знаю. Вот и варенье от Семенова принес. Он бы тоже зашел, но, прости, сейчас пока ему некогда. Потом обязательно.
Глазки Джумалиева метались, как загнанная на сосну огнем белка. Это явление "гостя" было для него настолько непонятно и непредвиденно, что он решил "на пока" сдаться без всяких оговоренных условий. Тяжело опираясь на спинку толкаемого впереди стула, он, охая, мелкими шажками двинулся в сторону большой комнаты.
– Ну ты проходи. Проходи. Видишь, как я теперь хожу? Все мотоцикл, он, проклятый. Здесь, здесь садись. Располагайся поудобней. Сейчас мы с тобой чайку попьем. Мама! Мама! Поставь чайник! Что с руками-то?
Откуда-то из глубины квартиры раздался шорох, потом тихое ворчанье. Глеб, усевшись в старое, грубо плетенное из местного тальника кресло-качалку, бесцеремонно разглядывал обстановку. Давно не проветриваемая комната была обычной смесью кабинета и холостяцкой спальни. Диван-кровать с незаправленной постелью, письменный стол, пара стульев под ворохами одежды. Приоткрытый шифоньер с зеркалом. А еще настольный голубой вентилятор на высокой ножке. Профессию хозяина выдавала пара фуражек с красным околышком и еще совсем-совсем новенькая подпиджачная портупея на спинке шифоньера. Но самым неожиданным была его коллекция сабель на огромном, во всю стену с загибом узбекском ковре явно ручной работы. И еще целые стопы книг на столе и полу. Сабли были очень в разном состоянии: от почти новых - казацкая шашка и полицейская "селедка" - через, еще с той кавказской войны, легкой "азиатки" в наборных ножнах и тяжеленного артиллерийского тесака наполеоновской кампании - до действительно древних, изржавевших и потерявших рукояти тяжелых сабель. Может быть, еще времен покорения казаками Сибири. Глеб честно залюбовался: "мужчины любят оружие так же, как женщиныукрашения". Кто это такой умный сказал? Но он все же переборол естественное желание тут же, на глазах хозяина, вскочить и через касание пальцев испить эту холодную силу... Подбор книг был тоже удивителен... И это окончательно не вязалось с тем "Джумой", к которому уже привык Глеб: книги были разными по внешнему виду - от диких ярких современных суперобложек до пробитых мелкими медными гвоздиками кожаных футляров. Но, насколько это было видно с первого взгляда, все они, или почти все, были на исторические или этнографические темы. От Льва Гумилева до Атласов Санкт-Петербургского императорского географического общества.
Глеб качнулся и взял со стола открытую: "История Северной Монголии с древнейших времен до наших дней". "СПб., 1913". Ого! Он поднял брови на Джумалиева. Тот вдруг засмущался. Именно засмущался.
– Люблю про Чингисхана читать. Все, что есть. Мне даже кажется, что я все про него у себя собрал. Если даже что-то еще и осталось, то так, уже мелочи. Совершенно неважное.
Джумалиев мучительно выпрямился и стал медленно-медленно оседать на постель. Прикоснулся к подушке, облегченно вздохнул. Полуприлег.
– Я эти книги с детства собираю. И вообще все об этом времени. И в Европе тоже. Если это и Чехии коснулось - то почему нет? Степь, Великая Степь - от моря Японского до моря Турецкого.
Это все больше и больше отходило от заготовленной схемы. Ну никак Глеб не ожидал от этого сельского мента каких-либо интересов, кроме мелких взяток да желтых противотуманных фар к родному "уазику"...
– А что это все вместе? Какая причина столь сильного увлечения?
Джумалиев затаенно улыбнулся. Он все еще пока не знал, зачем у него гость, но понял, что и тот потерял ориентацию в незапланированной обстановке. Теперь только бы не свернуть с принятого обоими направления беседы, поболтать о том о сем, чтобы незаметно выяснить: чем таким запасся этот москвичок, решившийся на такую наглую выходку - взять и зайти в дом, мягко говоря, без приглашения. И Джума стелил дальше: