Аз буки ведал
Шрифт:
– Не догнал... Ушла! Ушла в свое Беловодье. А меня вот бросила... А зачем я здесь? А? Кому я здесь нужен? Ну? А-а-а!!! А-а-а!!! Кому-у!!!
Он упал и, катаясь, кричал, кричал. Выл, кричал, выл. Этот нутряной вопль-вой вырывался из-под диафрагмы и, разрывая горло, сжигая грудь, бился о стены пещерки, бился о череп и искал, искал воздуха, неба и звезд... Крик прекратился после того, как он разбил фонарь в куски, в кусочки, в крошево стекла и пластмассы, и растоптал батарейки... Облизывая липкие, соленые руки, он вышел наружу. Пошатываясь от резкой, накатившей после истерики слабости, вышел на середину цирка. Упал на колени. Сложил руки на груди крестом - как перед чашей причастия, своего единственного в жизни причастия в день крещения: "Господи! Господи! Помоги. Помоги мне, Господи!.. Я больше не могу, не могу так! Я не хочу быть один. Я устал быть один! Устал,
...Глеб привстал, повернулся, удивленно огляделся вокруг: все было как прежде. Земля. Жизнь. Ночь... Но словно в каком-то усилении резкости: тьма еще не прошла, а он видел скалы в их малейших складках, трещинах и осыпях. И на каждом камешке, словно через увеличительное стекло, легко различал слоеные линии, прилипшие песчинки... Почти не чувствуя своего веса, пошел к выходу из цирка. Первой его встретила березка. Он обнял ее, погладил белый шелк, прижал к лицу мелкие жесткие листочки... Колючие, шершавые стены нависшей скалы. Коросты лишайников. В нос ударила вязкая смола багульника, и откуда-то сверху - аскома лаванды. Запахи тоже усилились... А туч как и не бывало: узко зажатое черными гребнями небо тихо играло, сплетая и расплетая серебристые звездные волосы... Как он все это любил! Как же он любил весь этот Божий мир! Сердце билось ровно и сильно. Тело было послушно и бодро. Даже разбитые руки не чувствовали боли. "Слава Тебе, Господи. Слава Тебе... Ах ты, баба Таня, баба Таня..." Глеб осторожно поцеловал белую кору березки. И ощутил под губами ее живую тайну...
– ...Ты, слышь, зря так смело. По ночам в горах и в тайге разного насмотришься. Мне все в первый же год высыпало: и шаровые молнии, и белый альбинос медведь... Я тогда много ходил. Раз рванул на Каракольские озера тоже один. Это у нас тут такая красота: горное плато с семью озерами. Так вот, там есть загадочное место - Долина духов. И в ней какое-то особое всегда состояние. Всегда страх. Просто страх, и все. А еще там скала особняком торчит - Збмок духов. Мне говорили, что только в эту скалу все молнии в округе и бьют. Слышь, сила в ней какая-то особая... Ну, я и пошел. Думаю, посплю на этой скале, помедитирую: что же в ней такое? Дурак, не понимал тогда, с чем играю...
Тая неожиданно перевернула локтем чашку:
– Ты, может, в другой раз расскажешь? Ты же знаешь, я не люблю...
Семенов покосился на темную лужицу, перевел взгляд на Глеба:
– О'кей, как буржуи говорят... Я просто о том, что не надо одному ночью по горам бродить. Если хоть чуть-чуть в себе не уверен.
...Гости из Барнаула явно чурались Глеба. Чиновникам и мелким буржуям, мужской компанией вырвавшимся из отделов и офисов, бетона и асфальта, хотелось без чужих глаз оторванно выпить и вольготно закусить "на природе с тем самым Семеновым". Но чего было жаться, его-то их разговоры вовсе никак не касались. Отметившись, Глеб забился в дальний угол веранды, оттуда терпеливо наблюдал, как их программа дальше шла по накатанной. Водка барашек - водка. Баня - река - баня... Политика- работа - бабы.... И наконец - он, он!
– особый чай. С маральим корнем. И конечно же, с медом. М-м-м! Распаренные, розово-пятнистые и наконец-то успокоенные, они пили и пили. Но вскоре опять не только чай.
Пока гости парились, он почти успокоился. Руки ныли страшно, и, зажав кисти под мышки, Глеб тупо смотрел на все сильнее раскачиваемые ветром кроны яблонь. Вдруг боль отпустила, и он боковым зрением опять увидел тонко мелькнувшее светланино лицо. Это никак не было разыгравшимся воображением. Просто он ощутил ее присутствие. Это было реально, помимо его воли. По телу загулял холодный ветерок. Окружил позвоночник, протек в голову... Она была здесь. Вот только чуть-чуть повернуть голову - и ловилась вся фигурка. Только бы не смотреть прямо! "Зачем ты тут?" - "Я не смогла прийти к избушке...".
– "Они сейчас вернутся...".
– "Они не увидят. Я уйду...". Она сидела на полу совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки. Просто сидела. Нужно только не смотреть прямо на нее. Не протягивать руки... Но он протянул... И во вновь ворвавшемся одиночестве- опять- один на один с собой - тихонько завыл... Все. Он не может больше это терпеть. Все. Все. Надо выговариваться. Или он сойдет с ума!..
Поздно
– А что было делать? Выпил спирта, чтоб сердце не порвать, и сам пулю себе вырезал. Потом тем же ножом прижег... Так три дня до санбата и прыгал. Чуть потом ногу не отрезали. Так пацаны, слышь, рядом двое суток дежурили в руках граната. Если бы отрезали, то врачам конец.
Он помолчал, а потом приступил к делу:
– Слышь, а кто у нас был? Пока мы в бане парились?
– Никого!
– Глеба аж откинуло.
– Ну ладно. Не надо меня уговаривать, не поверю. Я к своему дому очень чувствителен: кто-то был чужой. Это меня искали или тебя? Если тебя, говори, не бойся, я опять куда-нибудь спрячу.
– Нет. Это меня нашли... То есть нашла. Как сказать? Это была Светлана. Но она была и не была... Наверное, все в моем воображении. Хотя вот и ты подтверждаешь...
– На энергетике... Хорошо же она тебя зацепила.
– Мы с ней одной крови.
– Татары, что ли? Ну-ну, я так, шутка юмора... Ох, что-то я устал сегодня юным оптимистом выглядеть. Возраст все же подпирает, пора окончательно определяться. Тут вот, слышь, сидел и вдруг увидел: когда молоденьким был - все спешил. Спешил поскорее в школу пойти, поскорее ее окончить. Потом и в училище - все скорее, скорее. Получил лейтенанта, давай дальше. Еще, еще... Словно огромный маховик раскручивал- нажимал, нажимал, вертел... И вдруг, после сорока, поймал тот момент, когда он, этот маховик, сам пошел. Пошел. Страшно. Сам - уже без моей воли... Я даже, слышь, попытался его тормознуть. И не смог. Страшно... Зачем, спрашивается, раскручивал? Тогда сил переизбыток был...
Семенов перевалился на другой бок, чтобы смотреть в окно. "Он же всегда так смотрит. Не на собеседника, а только в небо". Тихо-тихо закапало. Минуту просто побарабанило по крыше, а потом с угла звонко зазвенела в пустой бачок тонкая струйка. Теперь была очередь Глеба.
– Я уже два с лишним года в бегах. То от ареста, то, после амнистии, из-под "наружки". А теперь вот и вообще неизвестно от кого. Анюшкин придумал мне каких-то "охотников за буквами". Наверное, он прав. Вне мистики все не объяснишь: столько желающих моего скальпа. А как-то объяснять все же требуется... Так вот: у меня с собой документы. Очень много материалов. Их мы тогда, по горячему, за год ворох собрали. Ну и поделили между четырьмя человечками. Решили разъехаться и обработать. Чтобы написать и сложить все в правду о том, что было... Может, я высоко взял - "правду". Но то, как это было видно изнутри... Живым и мертвым... Поэтому если я даже и не знаю, что и когда со мной лично может случиться, но понимаю - ты слышишь?
– именно вот понимаю: книга все равно состоится. И моя часть в ней будет... Это то, для чего я тогда выжил и для чего выживаю сейчас... И буду жить... Здесь я сам немного путаюсь: получается, что я, пока это делаю, как бы нахожусь за гранью возможности быть убитым... Может даже, я уже мертв? Хотя вот руки-то болят.
Дождь разошелся не на шутку. Бачок на углу наполнялся, звук струи теперь стал хлюпающим, сытым. Где-то в темноте перекликались голоса Таи и Вальки - они снимали с веревок развешенное с вечера белье. "А как же там девчонки в тайге? Мне ведь и в этом везло: пока по горам бегал, ни капельки не упало".
– А "вы" - это кто?
– спросил Семенов.
– Мы? Офицеры... Разные...
– Это хорошо. Очень хорошо.
– Но только я не настоящий. То есть не по своей воле. Я просто в один момент завербован оказался. Причем не из соображений выгоды, а под дулом. Я же простой компьютерщик, системщик. Вот мы на заре перестройки решили создать такую замкнутость, в которую невозможно было бы попасть со стороны. Сам слышал: хакеры даже в НАСА забираются. Но мы чисто для мирных целей: нашей задачей была электронная биржа. Торги без подглядок. И мы ее сделали. Да быстро так! Первые в СССР. А оказалось, на свою голову. Вот нас и поставили перед тупым выбором: либо мы становимся "подотделом", либо... Но наши разработки в любом случае были бы у них. Поплакали мы для приличия. Пострадали, как девицы на выданье... Потом, в "перевороте", это все мне и сгодилось... Хотя сейчас я "с позором изгнан из рядов". Но ты сам знаешь, что так не бывает.