Аз буки ведал
Шрифт:
– В лагере у Дажнева, - прикрылся еще одним покрывалом Глеб.
– О! Тогда мы вас найдем. Для заказа. Вы ведь тоже можете позволить себе чуточек подзаработать? А? Там нельзя отказать - такие люди!
Они в принципе договорились. "Как только - так сразу".
– "Насчет документов - мы ускорим".
– "Свяжитесь в Москве только с... Только с ним!" "Ну, понятно же! Но и наш разговор..." - "Я же ваш личный должник теперь!" "Сочтемся за все и разом". Тепло попрощались. Выходя, покивали секретарше. Потом и вахтеру тоже... Все. Солнце. Ветер свободы.
– Теперь моя очень неличная просьба. Почти приказ. Как равного по званию, но с преимуществом. Я не отказываю твоему Хозяину, но за это хочу спать и гулять по лесу спокойно. Без камнепадов на голову.
– Каких камнепадов?
– "Каких"... Я что, по-твоему, сам себе руки поотбивал?
– Не понял...
– Опять эти хозяйские орлы меня ловили? Камушки на голову роняли?
– Когда?
– Вчера! Что ты меня доводишь?
Джумалиев остановился. Взял Глеба за пуговицу на груди и вплотную - до запаха изо рта - медленно проговорил:
– Ничего такого не может быть. "Эти" за тобой уже четыре дня как не ходят. Их отсюда всех увезли. Сразу, как только следствие закончилось. Не найдя свидетелей, между прочим... Так что тебе показалось. Обвалы, они и от коз бывают.
– От козлов чаще.
– И потом, если ты и вправду такой умный - зачем? Зачем тебя камнем по голове, если твоя голова-то им и нужна?
К администрации подрулил "уазик". Из открывшейся дверки в пыль лихо выпрыгнул здоровенный Дажнев. Потом еще двое мужичков поменьше. Увидевший их, скорее всего, еще из машины Дажнев почему-то радостно замахал, закричал Глебу:
– Привет! Ты откуда и куда?
– Да вот, с главой знакомились.
Глеб посмотрел на Джумалиева. Тот ухмыльнулся и, юродствуя, отдал честь:
– Все. Желаю здравствовать. А я - болеть дальше.
Повернулся и тихонько-тихонько, как крабик, бочком смотался из неудобного положения... "А ведь ну никак не ожидал он вот такого поворота. Разоткровенничался. И про Чингисхана. Думал, я уже все равно теперь... отмеченный, как они тут все говорят. Да, только вот программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта. Бац! И все! Опростоволосилась ты, жаба: я - вечно живой. Как Горец".
– С главой знакомился, - повторил Глеб и показал Дажневу забинтованную руку вместо пожатия.
– Ну и как?
– Он нормальный мужик. Понимает многое. Надо только его от вредных привычек избавить.
– Сейчас и начните. Он готов.
– Да? Уже?
– Ох эти маленькие глазки-буравчики.
– А ты куда?
– А вот к вам.
– Да?.. Значит, "да"? Это хорошо. Очень... Подождешь пять-десять минут? Одно дело с товарищами решим, потом и поедем. С рукой-то что?
– Ерунда. Бандитская пуля.
– Тогда здесь жди. Не теряйся, а то тебя Филин тогда искал. Все перерыл в лагере и всех. Чуть не кричал от злости. Я впервые его таким видел... Так что жди здесь. Не исчезай.
Прямо - метрах в трехстах - стояла недостроенная церковь. Налево, тоже, поди, недалеко, почта. И еще нужно было бы как-то срочно найти Светлану: похоже, назревала пора смываться.
...Юля, вся погруженная в хлопоты, искренне улыбалась только Глебу. Вокруг стояли сумки и корзины, свертки
– Это твой любимый Филин приказал пикник устроить. В стороне от глаз, только для руководителей секций. А обслуживать я одна должна. В целях конспирации. Прямо как в девятьсот пятом. В Разливе.
– Не в Разливе, Юлечка. В Берне.
– Дажнев робко защищался.
– Да хоть где! К чему такая секретность? Взяли бы пару поварих... Глеб, вы не обращайте на нас внимание, просто наслаждайтесь отдыхом. Вместо меня.
– Я хотел бы только с вами. Иначе это не отдых. Совесть замучает.
Он так и не понял - берут его на этот пикник или нет? Дажнев, похоже, этого не знал и сам. И спросить-то, бедняге, не у кого. Инструкции получить... Ну? Берут или нет? Глеб спрятал глаза, отошел, пусть решают за спиной. Он подчинится партийной дисциплине. На сегодня он и так уже заслужил самый что ни на есть пассивный отдых... Но тут из-за соседней палатки, как крылоногий Меркурий, возник пухленький Юра - адъютант Саши-монархиста. Он, не доходя трех шагов, беззвучно "щелкнул" каблуками своих божественных сандалий:
– Разрешите доложить!
– А где "здравия желаю"? Не паясничай.
– Дажнев поморщился.
– Велено передать: командир уже на месте. Костром занимается. Столом. И скамейками. Если что-то нужно нести - я могу.
– Еще бы не нужно. Бери те две сумки. Унесешь?
– Рады стараться.
– Юра схватил самые большие, мотнул челкой. Понес.
– Да осторожней! Там посуда!
– отчаянно воскликнула вслед Юля.
После такого "явления" Дажнев принял решение:
– Этот петух из Питера даже здесь без адъютантов не обходится... Глеб, а рюкзак ты нести сможешь?
– Он тоже решил иметь подпорку.
Почему нет? Паж так паж. Обижаться? Но это судьба. Глеб же сам ни на что не напрашивался. Он бы мог и здесь честно поваляться. С книжкой. Любой. Пока буквы окончательно не забыл.
– Ой, ну что ты, Володя! Глебу же будет тяжело!
Милая, милая Юля. Какая она добрая: взяла его уже грязные бинтованные культи в свои пухлые и теплые пальчики с длинными холеными ногтями. Осмотрела:
– Кто это так замотал? Ужас. Надо будет все заменить.
– Вечером. Сейчас нет смысла: все равно запачкаю. А рюкзак - понесу.
– Ну так все? Или что-то еще?
– Дажнев легко поднял самый большой рюкзак, самую большую корзину и самую тяжелую сумку.
"Здоров он, однако. Ох и здоров! Лось".
А Глебу дали маленький и корзинку на локоть, тоже маленькую. У Юли две сумки. "Вперед!"
Они шагали клином. Дажнев, ледоколом, впереди. Глеб и Юля чуть-чуть отставая. Не особо, но, если не повышать голос, впереди идущему ничего и не слышно. Хотя разговор был весьма приличный месту и времени: Юля рассказывала о последнем проведенном "ими с Володей" Всероссийском съезде трезвенников. О трудных боях со сложившейся оппозицией из западных регионов, о примененных больших и маленьких политических хитростях. То есть все было вполне даже прилично... А Дажнев и не старался: он явно готовился к предстоящему... А если бы даже прислушался? Ну, может быть, и не согласился бы с некоторыми слишком резкими характеристиками своих "соратников".