Банда - 3
Шрифт:
Войдя в свой кабинет, он заперся и поступил так, как поступал чрезвычайно редко. Не колеблясь, все делая неспешно и безостановочно, открыл сейф, вынул бутылку коньяка какого-то французского разлива, диким, вульгарным способом, ударяя ладонью по донышку, вышиб пробку, налил полный стакан и медленно выпил до дна. Потом поставил бутылку на место, чуть прикрыв горлышко пробкой, закрыл сейф, но не запер, имея где-то в глубине своего организма утешительную мысль о том, чего он еще раз наполнит этот тонкий стакан и выпьет его вот так же, большими свободными глотками, как пьют воду в жару.
В дверь кто-то поскребся, и Анцыферов, поднявшись, тут же ее открыл, не спрашивая, кто там его решил потревожить. Едва услышав тихое поскребывание, он сразу догадался - бывшая юная парикмахерша, ныне не менее юная кассирша Леночка, единственная его утеха и отрада в многотрудных делах и тяжких испытаниях. Иногда таких вот девочек показывают в телевизионных заставках - в тот неуловимо короткий трепетный момент, когда перед съемкой на пляже операторы пудрят им нежными кисточками загорелые ягодицы.
Леночка прошла к столу, взяла стакан, понюхала, поставила на место.
– Это он тебя достал?
– она кивнула в сторону зала.
– Угу, - кивнул Анцыферов.
– Он.
– Хочешь, я его убью?
– спросила Леночка, садясь в кресло.
– Хочу.
– Готова.
– Я тоже.
– Я даже знаю как, - Леночка смотрела на Анцыферова исподлобья, и твердость ее слов можно было истолковать как явную шутку, готовность в самом деле поступить жестко, как предварительный сговор. И охотное, легкое согласие Анцыферова тоже можно было истолковать как угодно.
– Как?
– спросил он.
– Взорвать вместе с машиной.
– Хороший способ, - кивнул Анцыферов, поднимаясь и подходя к сейфу. Надежный, следов не оставляет, наносит существенный материальный ущерб... И все можно объяснить неосторожным обращением со взрывчаткой.
– Я даже знаю, как можно ее подложить.
– Интересно, - Анцыферов опять наполнил свой стакан.
– Не пей весь, - сказала Леночка.
– Оставь мне половину, - садясь, она так поддернула коротковатую юбчонку, что Анцыферов просто не мог не увидеть розовых ее трусиков, и сердце его тяжело дрогнуло, сбилось с ритма, - Я напрошусь, чтобы он меня подбросил куда-нибудь... Сяду на заднее сиденье... И пока будем ехать, оставлю у него в машине между спинкой и сиденьем какую-нибудь штуковину. Она там хорошо поместится.
– Откуда ты знаешь?
– С прокурором общаюсь... Общее направление мыслей - криминальное, уголовно наказуемое... Как-то ехала с ним, рука сама собой нырнула в это пространство... Ведь твоя рука ныряет от времени в то или иное пространство?
– улыбнулась Леночка, и сердце бедного Анцыферова опять сбилось с привычного ритма.
– Вот и моя нырнула. Между спинкой и сидением.
– Тебе опасно так долго общаться с прокурором.
– Что делать... Некоторым прокурорам тоже опасно общаться со мной...
– Я заметил, что прокурорам, даже бывшим, вообще опасно общаться с кем бы то ни было.
– Анцыферов снова выпил коньяку. Как и просила Леночка, половину оставил, и она не заставила себя ждать.
– Твое здоровье, Леня, - сказала она и, сделав небольшой глоток, поставила стакан на стол.
– Я, конечно, в этих делах соображаю мало, но здравый смысл иногда меня посещает.
– Что он подсказывает тебе сейчас?
– Его надо убирать. Срочно.
– Похоже на то, - согласился Анцыферов.
– Я не шутила, - Леночка поднялась и направилась к двери.
– Ты о чем?
– Сегодня, здесь, сейчас...
– Она улыбнулась от двери.
– Дальше будет еще хуже, Леня. Как бы тебе не вернуться в те места...
– Он тоже меня об этом предупредил.
– Значит, решение принято? У нас с тобой?
– Будем считать, что мы согласовали позиции, - осторожно ответил Анцыферов.
– Долго зреешь, Леня, - жестковато ответила Леночка и вышла из кабинета.
Анцыферов поднялся, запер за ней дверь и, вернувшись к столу, допил коньяк. После этого набрал номер Пафнутьева, а едва услышал его голос, тут же положил трубку. Не мог он сейчас звонить Пафнутьеву, не имел права. Это было смертельно опасно для него же, Анцыферова. Это было равнозначно тому, что он просто подписывал себе приговор.
Промаявшись несколько часов, Анцыферов позвонил Пафнутьеву уже после обеда, после трех часов. Ни на что не надеясь, ничего не желая, просто подчиняясь чувству вины, смутному ощущению - звонить надо, иначе будет плохо. Не ему плохо, а плохо вообще, в мире.
И опять судьба не дала Анцыферову поблажки, не позволила отступить, промолчать, слинять не позволила - Пафнутьев оказался на месте и поднял трубку после первого же звонка.
– Да!
– закричал он с непонятной дурной радостью.
– Слушаю вас внимательно!
– казалось, он давно ждал звонка в полной уверенности, что ему сообщат что-то радостное.
– Паша?
– спросил Анцыферов, хотя прекрасно узнал, с кем говорит. Голос Пафнутьева, его бывшего подчиненного, нельзя было спутать ни с каким другим.
– Да, Леонард! Это я!
– Пафнутьев тоже сразу узнал Анцыферова.
– Как поживаешь?
– Очень хорошо!
– не задумываясь ответил Пафнутьев.
– Здоровье? Самочувствие?
– Прекрасно!
– орал Пафнутьев, сбивая Анцыферова с толку, тот никак не мог перейти к главному, к тому, из-за чего и позвонил.
– А у тебя?
– И у меня, - кисло ответил Анцыферов.
– Скажи мне, Леонард... Давно собираюсь спросить... Давно меня это тревожит... Как Леночка?
– Паша, - решился наконец Анцыферов.
– Паша... Неклясов знает адрес твоей служебной квартиры. И я об этом сообщаю... Это все, что я могу для тебя сделать...
– Ты ему сообщил?
– напористо спросил Пафнутьев все тем же тоном, хотя радости в его голосе резко поубавилось.
– Да, Паша... От меня он узнал.
– Зачем ты это сделал?