Банда - 3
Шрифт:
Получилось красиво, и он любил рассказывать об этом случае, подвыпив, а приятели хотя и знали историю наизусть, каждый раз слушали с неподдельным интересом, прикидывая, как бы и самим в будущем совершить нечто подобное.
– Как здоровье, Славик?
– обернулся Неклясов к Ерхову, который все так же полулежал на заднем сиденье.
– Спасибо, Вовчик, хорошо...
– Говорят, новые друзья появились?
Ерхов промолчал.
Машина выехала из опасного для Неклясова квартала и углубилась в городские окраины. Теперь найти его будет непросто. Да и хватятся Ерхова тоже не сию минуту, если, конечно, Анцыферов не продаст. А он не продаст, решил Неклясов. И трусоват, и повязан. Как он может продать, если сам же и назвал адрес... Теперь Анцышка завяз навсегда, усмехнулся Неклясов. Он мог отмыться от взятки, даже от ресторанных своих дел, но вот от этого... Ни перед кем не отмоется и ни от чего не отвертится.
– Как поживает друг Пафнутьев?
– неожиданно прервал Неклясов собственные мысли, снова повернувшись к Ерхову.
– Спасибо, хорошо, - ответил тот механически, даже не вдумываясь в вопрос и не пытаясь вспомнить, кто такой Пафнутьев.
– Часто встречались?
– Как придется, - ответил Ерхов, опять не в полной мере сознавая, о чем идет речь.
– Говорят, скоро суд?
– спросил Неклясов.
– Я не судья...
– Знаю, - рассмеялся Неклясов.
– По тебе видно. Теперь я судья. Мне и процесс проводить, и приговор выносить, и исполнять приговор... Верно?
– Как скажешь, Вовчик, - Ерхову больше всего хотелось, видимо, просто прилечь и замолчать. По всему было видно, что чувствовал он себя неважно, каждую секунду мог потерять сознание. Злая напористость Неклясова слегка взбадривала, но он тут же закрывал глаза и голова его клонилось к мощному плечу охранника.
– А знаешь, гнездышко-то наше разорили, - опять обернулся к нему Неклясов.
– Нет уж у нас прежнего гнездышка.
– Новое будет, - обронил Ерхов, едва шевеля губами.
– Правильно мыслишь, молодец!
– одобрил Неклясов, - Умница. Ты всегда был сообразительным. Гнездышко у нас будет, но вот тебя, суки, там уже никто не увидит.
– Это хорошо...
– Я тоже так думаю.
– Кончать будете?
– Ерхов задал первый вопрос за все время, пока Неклясов со своими амбалами взламывали дверь, брали его под руки, волокли по лестничным переходам, за все время поездки в машине.
– - Обязательно!
– радостно ответил Неклясов.
– А нам иначе нельзя. Ну, посоветуй, как поступить? Ты уже столько наговорил, столько наболтал дурным своим языком, что поставил нас перед необходимостью... Я читал твои показания, следователь давал читать... У тебя, Славик, хорошая память, все запомнил, обо мне мнение имеешь, к хорошей жизни стремишься... Твои стремления осуществятся очень скоро, получишь хорошую жизнь, не здесь, правда, не на земле, но это уже досадные и ненужные подробности.
– Подзалетишь, Вовчик...
– Конечно!
– с еще большей уверенностью воскликнул Неклясов. Конечно, я на этом сгорю синим пламенем! Но разве ты не заметил, сучий потрох, что именно к этому я и стремлюсь?! А? Я же дебил, - Неклясов опять заговорил на любимую свою тему. Видно, терзали его болезни, понимал, что даже при хорошем уходе жить ему оставалось не очень много.
– Хочется напоследок немного расслабиться, чтобы ребятам было о чем поговорить после моей смерти, чтоб хоть немного у них, хоть что-нибудь в памяти осталось...
– Останется, - прошептал чуть слышно Ерхов.
Действия Неклясова всегда поражали какой-то болезненностью, изощренной выдумкой. И отрезанные уши, и девочки, похищенные чуть ли не из детского сада - он фотографировал их голыми, с голыми мужиками... От этих фотографий мамаши с ума сходили. То, что он затеял с Ерховым, тоже выдавало натуру не просто преступную, а больную. Ему мало было пристрелить оказавшегося слишком разговорчивым Ерхова, хотелось остаться в памяти хотя бы своих же соратников. Его болезненность делала поступки непредсказуемыми, и предугадать действия Неклясова, принять какие-то упреждающие меры было совершенно невозможно.
– Как поживает наш друг Бильдин?
– неожиданно спросил Неклясов у одного из охранников.
– Выздоравливает... Иногда появляется на службе... Руководит банком, хмыкнул амбал, сидевший рядом с Ерховым.
– Новые уши не выросли?
– Показались Только... Маленькие такие, розовенькие, нежные... Но подрастают. Уже пушок на них появился.
– Слышишь, Славик?
– рассмеялся Неклясов.
– Ты вот срезал банкиру уши, а они опять растут... Придется опять срезать, а?
– Это уже без меня...
– Думаешь, не сможем?
– Научитесь, освоите... Дело нехитрое... Были бы уши.
– Ох, Славик, как мне не хочется с тобой расставаться.
– Ничего, - обронил Ерхов.
– Ненадолго...
– Да?
– резко обернулся к нему Неклясов.
– Это как понимать?
– Да вот так и понимай. Сам же видишь, никак мы с тобой не расстанемся надолго... Вот и опять свиделись. И опять встретимся... Здесь ли, там ли...
– Разберемся, - прервал неприятный разговор Неклясов.
– Так... Ближе к делу... Этот, как его... Анцышка... Ты понял, да?
– Неклясов, не оборачиваясь, обратился к одному из амбалов.
– Все будет по плану, Вовчик.
– Не промахнись... Чтобы все было именно по плану. И судья, Осоргин его фамилия... Славик очень хочет его повидать... Может быть, немного не те условия, может быть, немного преждевременно, но я думаю, нас простят, а, ребята?
– Куда им деваться, - равнодушно произнес охранник.
– Простят.
– А поймут?
– И поймут, - так же спокойно, почти сонно произнес он.
– Чего тут понимать? Жить-то хочется всем. И Славику вот тоже хочется. Хоть и нашла его бандитская пуля, но умелые руки хирурга спасли непутевую жизнь... Ненадолго, но спасли. Поймут, - охранник вернулся к своей мысли.
– Не дураки.
– Время!
– предупредил Неклясов.
– Чтобы все было до минуты. Ясно? Пять минут ожидания - и вся затея летит к чертям. Дуем из города, в городе находиться нельзя. Важно пораньше выскочить, а то через полчаса Пафнутьев уже будет знать о том, что его лучший друг куда-то делся... Нужно побыстрее проскочить гаишные посты. Останови здесь, - Неклясов положил ладонь на колено водителя.
– Прижмись к обочине.
Неклясов проследил, чтобы все машины, которые шли за ними, проскочили мимо. Теперь сзади дорога была свободной - это убедило его в том, что хвоста нет.