Банда - 3

Пронин Виктор Алексеевич

Как бы там ни было, все подошли к накрытому столу, оценили качество закусок, щедрость хозяина и не могли не отметить - все на высшем уровне, стоил этот стол никак не меньше миллиона.

– Что-то стало холодать!
– весело произнес Неклясов и с силой потер ладошками одна о другую.
– Что бы нас ни связывало, а нас кое-что связывает, что бы нас ни разъединяло, а нас многое разъединяет... Выпить-то мы можем?
– И сам себе ответил:

– Можем.

И Неклясов щедро наполнил стаканы душистой водкой "Абсолют", настоенной на смородине.

– За что пить будем?
– спросил Анцыферов, первым взяв свой стакан и подавая пример остальным. Все-таки именно Анцыферов по уровню общения, раскованности, умению вписаться в компанию, в любое, самое дикое положение явно превосходил и новоиспеченного банкира Бильдина и почти состарившегося судью Осоргина. Те еще пыжились, ворочали желваками, поглядывали друг на друга и на Неклясова, но, скажите, куда им деваться? Глухой лес, город в пятидесяти километрах, вокруг бродят неклясовские амбалы, которые за их спинами продолжали какую-то свою суету, чем-то были заняты, хотя, казалось бы, - чем? Стол накрыт, гости в сборе... Нет, мелькали в сторонке их тени, слышались иногда негромкие, сдержанные голоса.

– Выпьем за то, чтобы каждый из нас выполнил свой долг, - произнес Неклясов лукавые слова.
– Перед самими собой, перед своими ближними, друзьями... И чтобы каждый получил по заслугам.

– Вы себя имеете в виду?
– спросил молчавший до сих пор Бильдин.

– Конечно!
– не задумываясь, подхватил Неклясов.
– И себя тоже. Но ведь не могу же я пить только за самого себя, верно?

– Будем живы!
– воскликнул Анцыферов и, подправив тост Неклясова, слегка изменив его, вынудил остальных гостей выпить. Водка пошла легко, как бы сама нырнула в глубины организмов и начала там свою неспешную благотворную деятельность. Острота положения сгладилась, люди уже не казались столь несовместимыми, все стали ближе друг к другу, терпимее, благодушнее. Опять же на ветру простояли больше часа, а стол.., стол сам по себе звал и манил.

Неклясов снова наполнил стаканы, водка в громадной бутылке почти не убывала, и уже никто не обращал внимания на парня, который время от времени продолжал фотографировать теплую компанию, а вспышки фотоаппарата гости уже готовы были принимать чуть ли не за иллюминацию в их честь.

Осоргин, не успевший пообедать в городе и до сих пор протянувший на утреннем чае с пряником, набросился на роскошную закуску куда охотнее, чем можно было ожидать. А когда Анцыферов взялся произнести второй тост, никто не возражал, потому что морозный воздух, гудящие сосны, приятные слова, прекрасная водка делали свое дело. Даже улыбки замелькали на лицах до того хмурых и неприступных - улыбнулся Осоргин, что-то сказав Анцыферову, не смог удержаться от улыбки Бильдин.

– Садитесь, гости дорогие!
– спохватился Неклясов.
– Что же вы стоите... Я понимаю, когда стоишь, больше в себя поместится... Но лучше мы потом встанем, у нас будет повод...
– и он первым сел, оказавшись во главе стола. За ним последовали другие, причем, несмотря на выпитое, никто не осмелился переставить свой стул, каждый сел там, где стоял. И получилось так, что сторона стола, обращенная к сосне, оказалась свободной, все сидели лицом к сосне.

– Ну что, Жора, будешь меня судить?
– спросил Неклясов Осоргина, который оказался рядом с ним за столом.

– А как же, - ответил тот с набитым ртом.
– Положено.

– За что?

– Судить тебя можно за многое, но доказано, например, то, что ты похитил вот этого человека, - Осоргин показал на Бильдина, который все еще молчал, хотя от других ни в выпивке, ни в закуске не отставал.
– Держал в заложниках, требовал денег, допустил бесчеловечные пытки...

– Есть пытки человечные?
– усмехнулся Неклясов.

– Не надо словами играться... Это нетрудно, но для дела бесполезно.

– А о каких пытках речь?
– продолжал вести свою линию Неклясов с неожиданной настойчивостью.

– Ну, знаешь.... Вы же отрезали ему уши, скормили у него на глазах собакам... Город был потрясен этой жестокостью!

– Я не отрезал ему ушей, - невозмутимо сказал Неклясов. Обернувшись назад, он что-то сказал своим амбалам и снова повернулся к Осоргину.
– У вас есть доказательства, что именно я отрезал уши?

– Таких доказательств нет... Уши отрезал другой человек, но по твоему приказанию.

– Уж не этот ли?
– Неклясов махнул рукой за спину, и все, оглянувшись, увидели, как двое парней вели под руки Ерхова. От слабости тот не мог идти сам, но телохранители управлялись с ним без особого труда.

– Я не знаю его лично, мне трудно судить, - смешался Осоргин, торопясь прожевать.

– А ты, Эдик, узнаешь этого злодея?
– спросил Неклясов у Бильдина.

– Да, это он надо мной поработал.

– Ты на него в обиде?

– Нет, Вовчик, я на тебя в обиде. Это ты сказал ему, что надо делать, чтобы я отдал деньги... Ты велел бросить мои уши на сковородку, а потом сам отдал их собаке... И она их сожрала. Из чего я сделал вывод, что той собаке частенько приходится питаться человечиной, - кажется, из всех только Бильдин сохранил твердость духа и несмотря на выпитое оставался непримиримым.

– Ты прав, Эдик, - согласился Неклясов.
– Собака у нас действительно кровожадная... Она нам помогает, это наше самое мощное орудие по убеждению некоторых сомневающихся...

– Да, меня она быстро убедила, - кивнул Бильдин.

Ерхова за время разговора усадили под сосной, руки завели за спину и связали так, что они обхватывали ствол сзади. Усадили Ерхова на какой-то сдавленный картонный ящик, и он, сидя на нем, не мог сделать ни одного движения. Разве что подтянуть к себе ноги или вытянуть.

– А дальше?
– спросил Бильдин.

– Хочешь с ним выпить?
– усмехнулся Неклясов.

– Никакого желания.

– Но со мной ведь пьешь?

– Вынужден... Опять же за компанию... И потом, знаешь, эта пьянка напоминает мне обрезание ушей... Если я прав, значит, вот-вот должно появиться что-то вроде собаки?

– Хм, - Неклясов, кажется, смутился.
– Ну, ты даешь, - сказал он, глядя на Бильдина.
– Хороший банкир из тебя получится. Со временем, конечно.

– Если выживу.