Баронесса Настя

Дроздов Иван Владимирович

Владимир держался правой стороны поля. Здесь в ряд, на порядочном отдалении друг от друга, стояли три машины. Лейтенант шёл к дальней из них, — то была его «тройка».

Под крылом возились штурман Чёрный и механик Трофимов. Они подвешивали длинную трубу. Один конец крепили к крылу, а другой к хвостовому оперению.

— А если сорвется на взлете? — с плохо скрытой тревогой спросил командир.

— Не сорвётся, — сказал штурман.— Мы сделали зажимы, у нас отлажено. Вот смотрите: я дергаю за веревочку, и — труба летит. Внутри срабатывает взрыватель — его изобрёл наш механик, — и труба летит, кувыркаясь в воздухе, и — горит.

Пряхин не понимал, как устроен взрыватель, почему труба

будет гореть в воздухе, но догадался: в нее набито тряпье или пакля, и все это обильно смочено бензином и мазутом. Было опасение, что от трубы загорится и самолёт, но он боялся показать свой страх и вопросов не задавал.

Штурман пояснял:

— Труба наша долго в воздухе болтается, а если ветер, так и летит над окопами. Немец-то спросонья, думает, что конец света пришел.

— Ясно, — сказал командир, как бы успокаиваясь и давая добро на трубу с парашютом, и на трещотки, которые к бомбам прикрепляются, и на другие «шалости». Про себя он всё это считал детской забавой и очень бы не хотел, чтобы и дома его родители, и все его знакомые узнали бы о маленьких фанерных самолётах, на которых он будет летать, и особенно об этих глупых спектаклях. Представил, как бы они все смеялись и говорили: «А мы думали, Владимир на больших самолётах летает».

Сел в кабину, осветил фонариком приборы, их было мало: часы, высотомер, указатель скорости, компас, — не то, что в настоящем боевом самолёте. Мысленно повторил курс к цели и обратно, посмотрел на небо: пойду на взлёт — луна будет слева, стану возвращаться — луна будет справа.

Просмотрел метеосводку — направление и скорость ветра. Ветер наверху и ветер внизу. Всё это то самое основное, что должен помнить лётчик, и ещё, конечно, многое другое, следует ему знать.

За несколько минут до взлёта занял место в задней кабине штурман.

Стрелка часов отсчитывала последнюю минуту перед вылетом.

Подошёл комэск, ступил на крыло, горячо задышал в лицо Пряхину.

— Ну, лейтенант, задание вам серьёзное — школа, штаб. У вас две ракеты. Бросайте всё по порядку: вначале бомбы, фрицы ошалело повыскочат, а вы их ракетами. Ну, уж а потом — всем остальным.

Комэск ударил Пряхина по плечу:

— С Богом!

Летели низко, над лесом; под крылья то слева, то справа наползали свинцовые рукава многочисленных в этих краях лесных речушек, высвечивали матовым серебром чаши озер и болот. Непроницаемо сурово тянулся казавшийся бесконечным лес. И чудилось Владимиру, что ему не будет конца, и не выйдут они на обширную поляну, в правой стороне которой по некрутому склону сбегают к озеру домики села со школой.

В ушах стоял невообразимый шум и треск, — не сразу вспомнил, что к бомбам привязаны трещотки.

Повернулся к штурману, — тот во весь рот, счастливо, торжествующе смеялся. Правую руку свесил за борт и показывал под крыло, Пряхин понимающе склонил голову. Штурманский жест он перевёл так: там внизу уже всполошились немцы.

Лейтенант улыбнулся своим мыслям. Он не верил, что немцы так глупы и наивны, но если представить сонного, над ухом которого вдруг что-то оглушительно затрещит...

И всё-таки затеянный ими ночной «аттракцион» не вязался с его представлениями о ночном полёте. Ну, ладно, самолёт хотя и маленький, но ведь под крыльями бомбы и два реактивных снаряда, но эти трещотки, труба...

Так думал Пряхин, направляя самолёт над кроной деревьев и всё чаще взглядывая на мигающий зеленоватым огоньком циферблат часов, — стрелка уж приближалась к тому делению, за которым внизу должна показаться по­ляна. Но под крыльями непроницаемо темно стелился лес. И вдруг тревога холодной змеёй заползла в сердце: а если ошиблись курсом! — но нет, вот впереди заголубел край поляны, а там шахматными

клетками зачернели кубики домов, матовым зеркалом рисовалось озеро, показалась школа...

— Довернуть вправо! — скомандовал штурман.

Старший лейтенант вытянул вперёд руку и прижался щекой к правому борту кабины. Командир склонил голову вправо, смотрел мимо капота двигателя и направлял винт на школу.

Одну за другой сбросили бомбы.

— Левый разворот! — командовал штурман, — Пошли на высоту! Вверх, вверх!..

Владимир как можно круче забирал в высоту. Всполо­шившиеся немцы будут стрелять из автоматов, пистолетов и не только из деревни, но и по всему маршруту до наших позиций. От цели ушли далеко, а когда по команде штурмана Пряхин снова взял курс на село, — теперь уже на порядочной высоте, — они увидели горящую школу, а затем и метущихся возле неё немцев. Владимир направил на них самолёт и одну за другой выпустил две ракеты. Штурман же на подходе к ним сбросил трубу, и она, выплеснув на концах пламя, закрутилась над селом. Озеро, школа и все дома осветились как днем, по улицам бежали немцы, на площади перед школой их становилось всё больше. С высоты не было видно лиц, но Владимиру казалось, что все они в изумлении смотрят на чудище с двумя огнедышащими головами, которое не валится, а летит над ними, рассыпая искры и не торопясь ударить по головам, обжечь, спалить или совершить какое-либо иное страшное действо. А штурман тем временем пустил по ним автоматную очередь и крикнул: «А-a, сукины дети, получайте гостинцы Ивана!..»

Владимир помнил, что уходить от села надо так, чтобы извилистый берег озера выворачивался на левом крыле, ичтобы высота была побольше, под километр.

Огибая озеро, видел, как «двуглавый змий» понесся над лесом в ту сторону, где была линия фронта и куда они летели. Видно, парашют подхватило ветром, и он несёт трубу над деревьями, а в лесу, по данным разведки, от школы и до линии фронта располагались части танкового корпуса, который готовился к наступлению на Ленинград.

Старший лейтенант Черный то обстреливал лес из автомата, то бросал гранату, — и это также входило в сценарий спектакля, а когда труба осталась далеко позади, штурман стал кидать на лес какие-то шарики, которые вспыхивали бенгальскими огнями, сыпали снопы искр и освещали кроны деревьев, оставляя в тени самолёт.

Владимир вспомнил, как комэск давал задание экипажам: самолёты должны вылетать через каждый час и, кроме конкретной цели, пролетать над линией расположения танков, устраивая им ночные «концерты».

И ещё он слышал, что у каждого припасены свои гостинцы и что в эскадрилье налажено соревнование в изобретении «сцен» и «номеров», способных лишить немцев ночного отдыха.

Быстро летит самолёт, но, кажется, в полёте ещё быстрее летит время.

Не успел Владимир опомниться и осмыслить все детали полёта, как внизу под левым крылом показалась голова «спящей собаки», — так выглядело небольшое озеро, за которым начинался березняк и за ним — аэродром. И вот на земле слабо засветилась линия красных огней — направление посадки. Владимир сбавил газ и мотор закашлял, и хлюпал, словно погружался в воду.

Через минуту Пряхин посадил свою «тройку» и рулил на стоянку.

Комэск встретил его вопросом:

— Ну, как?

Пряхин отрапортовал:

— Бомбы попали в цель, ракеты — тоже.

— Хорошо. А теперь отравляйтесь спать, очередь пришла моя.

И нырнул в темноту. Ближе к утру она становилась непроницаемой.

В землянку Пряхин входил вслед за штурманом, — сам бы не нашёл её, а чуть коснулся лежака, тотчас мертвецки заснул. Разбудил его девичий голос:

— Ну, ну, просыпайтесь. Идите на обед, а из столовой — ко мне, в медицинский пункт.