Баронесса Вревская: Роман-альбом
Шрифт:
Из оперы он повёз её в Мраморный дворец (в церкви которого уже было запрещено появляться Вревской), и больше они не расставались.
Ночью князь много откровенничал среди семейных портретов, каминов и гобеленов. Фанни слушала, и ей казалось, что она грезит наяву. Он показал портрет принцессы, в которую был влюблён и на которой ему не позволили жениться. Бой часов гулким эхом отдавался в бездонных пространствах дворца.
Потом они завтракали в маленькой уютной комнате, и им прислуживали пять лакеев, каждый в особой ливрее, в соответствии с кушаньем, которое он подносил. Дворцовая кухня показалась Фанни неудачной, но вина были недурны. От волнения и венгерского она не смогла подняться из-за стола, да так и заснула, откинув прелестную головку на высокую бархатную спинку стула. Фанни подружилась с венгерским и дни проводила в полусне — так было легче привыкать к новой жизни.
На третий день на половину Великого князя Николая зашёл его отец Константин Николаевич, родной брат императоров. В ужасе Фанни заметалась по комнате и спряталась на кровати, задёрнув полог и зарывшись лицом в подушки. Константин Николаевич, как нарочно, заинтересовался новой кроватью; после беседы с сыном о последних новостях и финансах он принялся её внимательно осматривать, громко рассуждая о том, что русский дуб всё же лучше карельской берёзы. Раздёрнул полог, обнаружил ворох платья и скомканного белья и среди этого дрожащую от страха и смеха одновременно (венгерское давало себя знать) Фанни.
— Что за женщина? — удивлённо спросил он сына.
— Пришла по благотворительному делу, — не моргнув глазом строго сказал князь Николай, — и спряталась, испугавшись вас.
— А хорошенькая! — Великий князь пытался заглянуть за подушку.
— Нет. И старая, и некрасивая, — признался сын.
— Ну тогда не стоит и смотреть, — согласился отец и покинул комнату.
Так была отбита первая атака августейших родственников.
На следующий день во время прогулки на санях в Павловск Фанни переодели мальчиком, чтобы её не увидела мать князя Николая, Великая княгиня Александра Иосифовна.
Морозная мгла летела в разгорячённое личико Фанни, и ей, не любившей холод, теперь приятна была эта перемена, она знала, что скоро войдёт в натопленный дворец и отогреется среди великолепных картин, золочёных диванов, бронзы, ковров. В Павловском дворце её встретили боем двадцать стенных часов различных эпох. Это было так красиво, что весёлая американка немножко поплакала.
Фанни привыкла. Да и Великий князь так душевно пел ей свои любимые романсы за ужином. Они бродили по дворцу ночью, взявшись за руки, и он показывал ей залы и комнаты, рассказывал истории их семьи, таинственные и трагические.
Великий князь рассказал ей о Павле I, и Фанни снова прослезилась от жалости к сыну, не любимому матерью. «Если бы у меня была любимая собака, то мать её велела бы утопить, — изображая Павла, говорил Николай. — Он произвёл в генералы солдата, который первым доложил о смерти императрицы». Великий князь Николай Константинович любил прадеда, чувствовал его близким себе и обещался поставить ему памятник.
Но больше всего любопытства у Фанни вызывал царствующий император Александр II. Однажды, гуляя утром во дворцовом парке, она увидела его — красивого немолодого офицера с задумчивыми глазами, к его ногам жались две большие собаки.
— Да, у него добрые, внимательные глаза, — согласился Великий князь, когда она поделилась с ним наблюдением, — а вот дедушка Николай гордился своим «змеиным» взглядом и всё время проверял, стынет или нет от него кровь в жилах у министров, фрейлин и вестовых.
Фанни хохотала, показывая белые крепкие зубки.
— Если со мной случится несчастье, дядя Александр один пожалеет меня.
— Только он?
— Да, потому что у него золотое сердце и он любит родню, а отцу всё заменяет власть и танцовщица Кора Парль. — И грустно добавил: — Видно, брачные измены у нас в крови.
И он принялся перечислять императриц, императоров и их любовные связи.
— Вот у дяди всегда настроение хорошее, и мягок он, и весел, отчего? Да оттого, что всегда в кого-нибудь влюблён...
Многое поразило Фанни в русском дворе. Например, то, что князя Николая били воспитатели-немцы, что с детства он питался в основном хлебом и чаем, имея состояние в двести тысяч.
Для развлечения она завела дневник, где записывала кое-какие рассуждения и свои чувства.
«Бездна неприятностей. Муки ревности, любви и ненависти попеременно терзают меня. Вчера я убила бы его, а сегодня душу в объятьях; нет, это не тот, о котором я мечтала. Отчего же я не в силах совладать со своей страстью?..»
«Если бы женщины были свободнее, было бы меньше таких, как я; но жизнь моя — не преступление. Я предпочла свободу тюрьме в стенах добродетели. За это свет меня осуждает и презирает, а я борюсь с ним и пренебрегаю его мнениями...»
«Женщину любят то как добычу, то как игрушку, то как богиню. Иные видят в ней любовницу и товарища — такова любовь ко мне Николая».
«Париж для меня то же, что Мекка для мусульманина. Там я желала бы жить и умереть. Я люблю Россию, но Франция с её дьявольской столицей мне милей всего...»
«Порой я чувствую усталость и отвращение ко всему: от служанки, которая распоряжается моими туалетами, до Великого князя, который распоряжается мной...»
«За пять месяцев нашей связи он ни разу не отлучился от меня...»
«В пятнадцать лет невинность женщины называется наивностью, в двадцать — простоватостью, а после этого — глупостью...»
«Накануне Пасхи я была в соборе вся в белом и со свечой в руках, как прочие православные. В полночь архиерей, обратившись к толпе, произнёс: «Христос воскресе!» После чего началось христосование. Государь должен был целоваться с публикой три часа кряду, отчего под конец походил лицом на мулата».
«Летом 1872 года мы отправились в Павловск, где Николай предоставил мне свою дачу с прекрасным садом. Я была счастлива его любовью и, со своей стороны, любила его как ребёнка, любовника и покровителя. Отчего не дали мне дольше платить своей преданностью за его доброту ко мне?»
Царская казна давно трещала от скромных запросов «благородной американки».
Фанни Лир внесла в отношения со своим возлюбленным южный темперамент и колорит. Бывали у них и потасовки, когда он орудовал кулаками, а она увесистой щёткой для волос; бывали и чувствительные обмороки, в основном у Великого князя — от страха, что она бросит его. Иногда Фанни нарочно подбивала его на ссору, когда ей хотелось новое платье или браслет с изумрудами. Она хорошо изучила родовые черты Романовых и помнила дворцовый анекдот о боярине, который в пору безденежья навлекал на себя царский гнев, чтобы вскоре разбогатеть (ведь раскаяние царей — это деньги).