Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
Шрифт:
Парни опомниться не успели, как вся китайская братва с гомоном кинулась вперед, схватила их, заломила им руки. Филиппа ударили ладонью по физиономии, и та стала пунцовой. Федорчука ткнули сапогом в бедро, он охнул, согнулся в три погибели, а в следующий миг на нем уже висели трое. Серега попытался подняться, но на него опять навалились, толкнули, прижали коленом к палубе.
– Вы что творите, уроды?! – хрипел Филипп. – Перед вами советские солдаты! Войны захотели, кретины?! Будет вам война, суки!
Ахмет предпочел не сопротивляться – сработала татарская хитрость. Ему заламывали руки. От китайских рыбаков исходил смрадный дух – какая-то тошнотворная смесь пота, алкоголя, рыбы. Он скрипел зубами, но помалкивал, уронил голову, сделал вид, что не может сопротивляться. Схлопочи сержант всего один удар, и из него веревки можно будет вить! Он размеренно дышал, собирался с силами. Ведь они должны вернуться.
А китайцы продолжали голосить и переругиваться. Вся толпа мялась на палубе. В нижние помещения никто не лез, видно, не было приказа. Приземистый тип со злобными глазками в капитанской фуражке спрыгнул на палубу, стал отрывисто каркать. Похоже, его приказы выполнялись беспрекословно. Он как-то опасливо приблизился к Ахмету, обозрел его сверху донизу, поскрипел зубами, ткнул в погон расстегнутой гимнастерки и что-то каркнул относительно рослому китайцу с пиратской косынкой в горошек. Видимо, помощнику. Ну, ясное дело, он понял, что встретил советских военнослужащих. Погоны и петлицы несут в себе достаточно информации. Китаец в косынке сморщился, как урюк, и сплюнул.
– Ахмет, что происходит? – простонал Федорчук.
– А что тут непонятного? – просипел Филипп. – Китайцы, братья навек, что еще придумает наш массовик-агитатор? Голытьба, люмпен недорезанный… Баржей поживиться решили. А что, вполне еще сносная. Солярки бы ей – полетит как ракета. Решили, что пустое судно, высадились, а тут какие-то доходяги в советской форме. Ничего, они плевать на нее хотели. Ножом нас по горлу – и за борт!
Капитан отрывисто что-то гавкнул, и один из матросов, схвативших Филиппа, с отмашкой хлестнул ему по лицу. Голова Филиппа дернулась так, словно висела на лоскуте.
– Подонки! – взревел Серега. – Быдло желтопузое! Ахмет, и такой помощи мы ждали больше месяца?!
Ахмет не стал дожидаться, пока Сереге наваляют. Голова еще думала, а задница уже приняла решение. Все силы в пятку! Он врезал ногой по стопе того типа, который держал его сзади! Агрессор закудахтал, запрыгал, ослабла хватка. Резкий разворот – и удар по шарам! Локтями в разные стороны – и еще кому-то съездил по мордасам. Сержант бросился по палубе к левому борту, за ним метнулись четверо, заполошно визжа и щебеча на своем птичьем языке. Прыжок в сторону, Ахмет сменил направление. Дыхание перехватило, кружилась голова, но он каким-то чудом выстрадал этот стремительный рывок! Обманное движение – и парень побежал к рубке по левому борту, хватаясь за продольный брус-планширь. Муть висела перед глазами, ноги обрастали чугунной тяжестью, но он выложился полностью!
Сержант первым оказался на корме, ввалился в дверь с обратной стороны рубки и запрыгал по ступеням в кубрик. Полумрак, пирамида с правой стороны в углу. Он мог найти ее с завязанными глазами. Но за спиной уже топали. Двое китайцев катились по ступеням вслед за ним, ругаясь на своем непостижимом языке. Они понятия не имели, зачем этот русский рванул в кубрик, но, видно, почувствовали каверзу. Ахмет не успевал выхватить из пирамиды автомат – эти двое уже дышали в затылок. Он снова прыгнул вбок, схватил подвернувшуюся табуретку, солидную, прочную, способную выдержать слона. Удар! Для полной мощи не хватило крепкого словца. Но рябому азиату со шрамом на лбу досталось с избытком. Он рухнул на колени, узенькие глазки едва не вынеслись из впадин.
Каждое движение давалось с трудом, но Ахмет справлялся. На него летел второй, с узенькой полоской лба. Он задиристо махал ножом. Фигура сержанта резко распрямилась. Мелькнула в воздухе березовая чурка, сжимаемая обеими руками, и на носу у китайского матроса расцвел шикарный кровоточащий рубец. Схлопотал, ублюдок?
Ахмет бросился к пирамиде. Все автоматы заряжены и готовы к бою, нужно лишь опустить переводчик огня и передернуть затвор. Сержант выхватил первый попавшийся АК. А в кубрик уже вваливался третий китаец, мускулистый, в тельняшке. Ахмет стегнул короткой очередью под ноги, не хотел брать грех на душу. Тот завопил как подорванный, не ожидая такого подарка, оступился, быстро встал на четвереньки и припустил прочь. А Затулин уже забрасывал автомат за плечо, на него следующий, третий взял в руки и, сгибаясь под тяжестью металла, поплелся по ступеням. Четвертого претендента не нашлось. Китайцы кое-что поняли. Он грузно вывалился на корму, хлестнул для острастки очередью в небо и подался за угол на правый борт.
Выстрелы перепугали китайских матросов. Они не были теми парнями, что молниеносно принимают верные решения, метались по палубе как муравьи. А когда возникла страшная фигура, взъерошенная, с мутными сумасшедшими глазами, да еще и с автоматом, изрыгающим пламя, их паника достигла апогея. Они бросились бы на свое судно, но капитан гневно вопил, тряс кулаками. Видимо, он приказывал сделать из пленников живой щит. Но те не стали дожидаться, пока сержант решит проблему за них. Филипп вырвался, покатился по палубе. Рядовой Федорчук врезал кому-то по шее, рухнул на колени и поехал по скользкому настилу. Серега брыкался – ногами, руками отшвыривал от себя тщедушные тела. Китайцы пребывали в смятении, у них не было огнестрельного оружия. Только ножи и прочая «кухонная» утварь.
– Держи! – Ахмет швырнул автомат Филиппу, катящемуся колбаской.
Тот схватил оружие уже после падения. Второй ствол сержант бросил Федорчуку, который как раз ковылял к нему с вытянутыми руками.
– А мне? – обиженно вскричал Серега.
– Прости, приятель, – пробормотал Ахмет, расставляя ноги. – Я не владимирский тяжеловоз.
Сумбурная атака на боевые позиции советских солдат захлебнулась, едва начавшись. Несколько китайцев бросились вперед, повинуясь грозному окрику. Но уже хохотал Филипп, кроша борта чужеземной посудины короткими очередями. Он тоже не хотел убивать – не спи потом из-за этих ублюдков! – но кого-то зацепил. Закричал раненый, схватился за пробитое плечо. Застрочил Федорчук.
Заголосил Серега, потешно махая кулаками:
– Земляки, мочи желтопузых!
Китайцы спотыкались, откатывались назад. Они кричали что-то примиряющее. Мол, хватит, мир, дружба, добрые соседи. Капитана чуть не затоптали. Он схватил убежавшую фуражку, перевалился через борт сейнера. За ним помчалась его команда. Матросы перепрыгивали на свою палубу, в панике разбегались. Серега кинулся в атаку, демонстрируя, что не всякий удар сзади наносится в спину. Покатился «рыбак», получивший пенделя под зад, а Серега радостно засмеялся. Палуба многострадальной баржи была уже чиста от инородных тел. На ней остались кровавые пятна. Китайцы умели бегать даже с пулями в конечностях. На сейнере царила неразбериха, в рубке мельтешили фигуры. Ахмет перенес на нее огонь и разбил пару стекол. Тут пронзительно взревел корабельный гудок.
Ахмет спохватился. Ведь в кубрике двое остались! Не бойцы, конечно, но там последний автомат.
– Пацаны, держитесь, – прохрипел он. – Ни пяди родной земли этим тварям!.. Я сейчас. – Сержант заковылял к рубке, чувствуя, как организм стремительно теряет силы.
Автомат дрожал. Парень молил лишь об одном – только не выпустить его из рук. Двое пострадавших еще не вышли.
Затулин привалился к косяку, чтобы не маячить в проеме, и хрипло выдавил:
– А ну, вылазь, басурмане! Возьметесь за автомат – перебью к чертовой матери! – Чтобы не быть голословным, сержант выпустил очередь в черноту кубрика.