Башня на краю света
Шрифт:
— Если хочешь знать, то это черная неблагодарность с твоей стороны, — сказала Римса.
Пребену нечего было ответить. Он чувствовал, что она, в сущности, права. Как бы там ни было, относились они к нему сердечно. Нет, здесь ему совсем неплохо. И в высшей степени сомнительно, что на новом месте будет так же. Решение его иначе как глупым и нечестным не назовешь!
Вдруг Еспер, до сих пор внимательно следивший за разговором, выбежал из гостиной.
— Должна сказать тебе, — продолжила Римса, когда они остались одни, — я прекрасно понимаю, почему ты хочешь переехать. Ты терпеть
— Вот уж нет, — горячо возразил Пребен.
— Ты не любишь его и никогда не любил. Это бросилось в глаза в самый первый день. Мальчишке приходилось несладко. Ты бил его, грубо с ним обращался, калечил его духовно.
— Духовно?
— Вот именно! Он сам мне рассказывал, как ты вдалбливал ему в голову самую безнравственную чушь. Вроде россказней об аистах, приносящих детей, да и другие твои басни были не лучше.
— Ах, это… — Пребен считал, что рассказ об аистах не так уж опасен. Другое дело — вообще его отношение к Есперу — вот оно, действительно, было в корне неверным. Если разобраться, парнишка он неплохой, может быть, немного запущенный, но ведь это еще ребенок. Раскаянье постепенно овладевало Пребеном.
Несколько минут они сидели молча. Пребен пытался найти какие-то слова, которые могли хоть бы частично сгладить тяжелое впечатление от его поступка. Ему хотелось сказать, что он глубоко осознал свое недостойное поведение, что его поступки часто диктовались раздражением, но подобные мысли так нелегко сформулировать.
Его раздумья прервал стук распахнувшейся двери. В гостиную вошел Еспер. Он направился прямо к Пребену и, не говоря ни слова, швырнул ему в лицо пригоршню рваной бумаги.
— Это еще что за новости! — Пребен отряхнулся, бумажки посыпались на пол. Одна из них застряла за лацканом, он вытащил ее и вдруг обнаружил, что это клочок от его дорогих учебников.
— Ты что, разорвал мои книги? — почти выкрикнул Пребен.
— Да, — кивнул с довольным видом Еспер. — Потому что ты уезжаешь.
— Как характерна для детей такая вот импульсивность, — гордо сказала Римса. — Они не задумываясь осуществляют то, к чему мы, взрослые, ощущаем позывы в подсознании, но от чего нас удерживает искусственно выработанная реакция торможения.
Пребен был рад, что его искусственно выработанная реакция торможения не дала ему осуществить то, к чему он ощущал в этот момент позывы.
Еще более его радовало, что он не успел сказать, что раскаивается в своем решении переехать.
14
Как-то прекрасным весенним утром, когда солнце на голубом небе уже начинало припекать (от чего, к сожалению, вяла появившаяся на рынке зелень), произошли некие события, сыгравшие весьма значительную роль в дальнейшей судьбе Эрика Санда.
Когда зазвонил телефон, в отделе, кроме него, никого не было.
— Господин Санд? — спросил голос из трубки.
— Да, это я, — удивленно ответил Эрик.
— У телефона директор Аллерхольм, — продолжал голос. — Могу я зайти к вам?
Эрику не хотелось огорчать отказом человека, который его знает, хотя сам он не имел ни малейшего представления о том, кто такой директор Аллерхольм.
— Прекрасно,
Эрик объяснил. Он никак не мог сообразить, откуда этот директор Аллерхольм мог его знать.
Директор Аллерхольм вошел к нему через несколько минут.
— Здравствуйте, здравствуйте, секретарь Санд, — воскликнул он, с очевидным удовольствием протягивая Эрику руку. — Счастлив вас приветствовать.
— Я тоже, — сказал Эрик. — Садитесь, пожалуйста. — Он почувствовал легкое любопытство.
Директор сел, продолжая приветливо улыбаться.
— Вот, значит, вы какой! — сказал он. — Да-а-а, всегда, знаете ли, интересно лично встретиться с человеком, с которым до сих пор был знаком только по телефону. Люди, как правило, выглядят совершенно иными, чем ожидаешь. Вы ведь, наверное, тоже представляли меня совсем другим, а?
— Да, несколько иным, — признался Эрик.
— Ну что ж, перейдем к делу, — сказал собеседник и предложил Эрику сигару. — Вы ведь знаете, что я председатель Объединения фабрикантов птичьих клеток?
— Конечно. — Этого Эрик не знал, но предпочел из вежливости скрыть свою неосведомленность.
— Так вот, председателем меня избрали не потому, что я специалист по птичьим клеткам, — улыбнулся Аллерхольм. — Клетки для меня — лишь незначительная часть побочной продукции. Выбрали же меня главным образом из-за того, что я обладаю кое-какими навыками организатора.
— Понятно. — Эрику это показалось вполне естественным.
— Между тем, — продолжал Аллерхольм, — сфера моей деятельности в последнее время настолько увеличилась — я являюсь председателем нескольких концернов, — что Объединение фабрикантов птичьих клеток приняло решение учредить должность секретаря, который мог бы взять на себя чисто техническую сторону моей работы, к примеру вести переписку, переговоры с государственной администрацией и так далее.
— Вот как, — сказал Эрик.
— Да, и тут я вспомнил о вас. Благодаря нашим с вами многочисленным телефонным переговорам я составил о вас впечатление как о знающем, энергичном работнике. С другой стороны, вы за все это время, наверное, неплохо ознакомились со спецификой нашей отрасли, не так ли?
— О да, вы совершенно правы, — сказал Эрик.
— Так как вы относитесь к предложению занять у нас пост секретаря? — спросил Аллерхольм.
Мозг Эрика работал на предельных оборотах. Насколько он помнил, он ни разу в жизни не слышал ни имени этого человека, ни о производстве клеток, и вот теперь ему предлагали там должность. Что и говорить, ситуация была не из простых.
— В принципе это возможно, — сказал он. — Кстати, какое будет жалованье?
— А сами вы какую сумму могли бы назвать?
Вопрос был трудный. Предложить жалованье скромнее, чем позволяют их возможности, было бы непростительной глупостью. Но, с другой стороны, не хотелось потерять все, потребовав слишком многого. Эрик осторожно назвал цифру, втрое превышавшую его жалованье в министерстве.
— Прекрасно, — сказал директор Аллерхольм. — Такая сумма нас вполне устраивает.
— Но это — на первое время, — быстро добавил Эрик.