Башня на краю света
Шрифт:
Момберг на секунду оторвался от очередной горелки. Ему послышались на лестнице чьи-то шаги.
Внезапно распахнулась дверь, и в мастерскую вошли двое в светлых плащах. Один из них вплотную приблизился к Момбергу.
— Уголовная полиция, — коротко представился он. — Господин Момберг?
— Да, это я. — Его голос дрогнул. Неужели они докопались до той незаконной сделки?
— Некоторые обстоятельства свидетельствуют о том, что вы получали от одной здешней фирмы материалы, не имея разрешения
— Да, — еле слышно произнес Момберг. Значит, так оно и есть. — Но ни до, ни после этого случая я ничем подобным не занимался!
— Вы позволите нам обыскать помещение? — спросил полицейский. — В противном случае мы все равно получим санкцию прокурора, так что вам лучше согласиться сразу.
— Пожалуйста, обыскивайте сколько угодно, — сказал Момберг.
Полицейские приступили к делу. Они повыдвигали все ящики, вынули все бумаги — фактуры, переписку с министерством и вообще все, что там было. Документы они сложили в кучу на полу.
— Кроме этого, у вас ничего нигде не спрятано? — спросили у него.
Момберг энергично отверг это подозрение.
— Ну, тогда можно отправляться. Я вынужден просить вас следовать с нами, — сказал полицейский Момбергу.
Момберг надел пальто и вышел вместе с ними. Полицейские шли слева и справа от него, очевидно опасаясь, как бы он не сбежал.
У подъезда собралась большая толпа. Жители всего квартала мигом узнали, что происходит. Все уставились на Момберга, едва он показался в дверях, и он почувствовал огромное облегчение, оказавшись в автомобиле, который тут же отъехал. Большего позора в его жизни не было.
Через несколько минут машина прибыла к полицейскому управлению, его вывели. В сопровождении двух полицейских он пошел по каким-то лестницам, длинным коридорам и переходам, пока наконец они не остановились перед дверью с надписью: «Камеры для арестованных».
Один из полицейских позвонил, дверь открылась, и Момберга передали с рук на руки сотруднику управления, вероятно надзирателю. Тот приказал Момбергу снять шнурки, вывернуть карманы. После этого он отворил еще одну дверь и втолкнул Момберга в тесное помещение. Там уже кое-кто был — дюжий, грязный, оборванный мужчина, который сидел в углу на табуретке.
— Добро пожаловать, — сказал он.
— Спасибо, — вежливо отозвался Момберг.
— У тебя спички есть? — спросил его сидевший.
— Нет, все отобрали.
— У меня тоже. Я хотел их припрятать, да не удалось. За что тебя?
— Я закупил сырье, не имея разрешения, — объяснил Момберг.
— А-а-а, черная биржа, — догадался собеседник.
— Нет-нет, вовсе не биржа, — в испуге затряс головой Момберг.
— Три месяца, — равнодушно определил арестант.
Момберг устало опустился на табуретку. Он чувствовал себя опустошенным, мысли смешались в его голове. Раньше до него еще не доходило, что, собственно, случилось. Теперь он внезапно понял, что попал в тюрьму
Он не знал, сколько просидел так — час или три, когда двери камеры отворились и его вызвали на допрос. Полицейский снова повел его длинными коридорами. Наконец они вошли в какой-то кабинет.
За большим письменным столом сидел человек с очень серьезным лицом. Он вежливо предложил Момбергу сесть.
— Так, — сказал он, пристально заглянув в лицо Момбергу. — Вы совершили ряд преступных деяний, верно?
— Не совсем, — ответил Момберг. — Мне кажется, я нарушил закон только раз. Я закупил сырье, не имея разрешения, и я признаюсь, что совершил тем самым незаконную сделку. Но позже я получил разрешение, так что теперь все в порядке.
— Что вы плетете, — сказал полицейский следователь. — Получили вы потом разрешение или нет, неважно — вы совершили преступление.
— Я это признаю, — сказал Момберг.
— Но мы, — продолжал следователь, — не настолько глупы, чтобы не понимать, что это нарушение закона у вас — не единственное. Вот обо всем остальном вы и должны нам рассказать.
— Ни в чем другом я не виновен, — твердо заявил Момберг.
Страж закона улыбнулся. Что-то в его поведении (впрочем, очень вежливом) было такое, что вселяло беспокойство.
— Вы ведь разумный человек, Момберг, не так ли?
Момберг согласился.
— Вы прекрасно отдаете себе отчет в том, что мы таким сказкам не верим, а?
— Я больше ни в чем не виновен, — упрямо повторил Момберг.
— Слушайте, Момберг, — наклонился к нему следователь, — мы знаем о вас гораздо больше, чем вам кажется, и располагаем неопровержимыми доказательствами по многим другим вашим делишкам. И единственное, что нам нужно, — это ваше личное признание.
— Не могу же я придумать то, чего не было, — сказал Момберг.
Полицейский следователь, улыбаясь, качал головой.
— Вы женаты, не так ли?
— Женат, — ответил Момберг.
— Если вы вечером не вернетесь домой, ваша жена начнет беспокоиться, верно?
— Конечно.
— А вам не кажется, что ваш долг — избавить ее от этого потрясения?
— Не могу же я только ради того, чтобы меня выпустили, признаться в том, чего не делал, — сказал Момберг.
— Нам было бы вполне достаточно узнать лишь то, что вы делали, — ответил следователь.
Допрос длился час, и, поскольку из Момберга не удалось выжать более одного признания, его снова отвели в камеру.
— Могу я позвонить домой, жене? — спросил он сопровождавшего его полицейского.
— Нет, — коротко сказал тот.
— Но ведь она не знает, где я!
— Раньше об этом нужно было думать, когда закон нарушали, — ответил полицейский.
Сосед по камере встретил Момберга, сгорая от любопытства.
— Ну, что сказали, посадят? — нетерпеливо спросил он.
— Да вроде бы нет. Ничего не могу у них понять.