Башня на краю света
Шрифт:
— Ты что, думаешь, я таскался с роялями весь вечер только из-за двух рюмок? — говорил он.
Вдвоем они быстро прикончили бутылку, и Петер достал вторую. Он налил и Якобу, который уже начинал свои штучки. Попугай беспрерывно болтал и время от времени разражался дурацким смехом.
— Черт меня побери, если попка не окосел, — сказал Ольсен.
— С тобой, конечно, такого не бывает? — спросил Петер. Этого Ольсен отрицать не мог, хотя и подумал про себя, что подобные сравнения могут далеко завести. Впрочем, может быть, он и в самом деле не прав.
Вторая
— Какое безумие! — изрек Ольсен, мало-помалу дошедший до той стадии, когда самой насущной становится необходимость разобраться в трагедии бытия, докопаться до самых ее глубин. — Подумать только — жить в бункере!
— Твоя правда, — отозвался Петер.
— Да еще с попкой и двор… собакой! Знаешь, ты какой-то необычный.
— Что ж, может быть. — Петер вдруг и сам поверил в свою необычность, а чувство это не было таким уж неприятным.
— Не могу взять в толк, черт побери, почему ты застрял в министерстве? — продолжал Ольсен. — Это ведь совершенно тебе не подходит.
— Я и сам не ожидал, что так все закончится. — Петер вздохнул. — Я ведь мечтал стать человеком искусства.
— Искусства? — Ольсен опрокинул очередную рюмку.
— Да, художником, — устало сказал Петер.
— В чем же дело? Ты что, рисовать не умел? — вежливо поинтересовался Ольсен.
— Рисовать-то я умел, — обиделся Петер. — Скажу не хвастая, я был очень талантлив.
— Почему же из тебя ничего не вышло?
— Виной всему — обстоятельства, над которыми, увы, мы не властны, — объяснил Петер. — На железной дороге случилась страшная катастрофа, в которой погибли мои отец и мать.
— Но ведь это не могло помешать тебе рисовать? — спросил Ольсен без тени сочувствия.
— Отец мой оставил огромные долги, — вздохнул Петер. — Я не хотел, чтобы они сопровождали его в последний путь, и продал все имущество, в том числе и мое личное. Включая картины, уже подготовленные к выставке, с которой должен был начаться мой взлет. А то, что я был вынужден, по понятным причинам, оставить квартиру и долго-долго скитаться, не имея крыши над головой, окончательно добило меня. Теперь уже нет сил начинать все сначала.
— Художники тоже не бог весть сколько имеют, — заметил Ольсен.
— Имеют… Деньги — не самое главное.
— А что самое главное?
На этот вопрос Петер так, сразу, ответить не мог.
— Не будем говорить на эту тему, — сказал он. — Все давно прошло, и для меня лучше забыть об этом.
Он налил в рюмки, и они в молчанье выпили.
— Если бы ты выставил свои картины, кто знает, может, получил бы за них больше, чем продажа их вместе с вещами, — сказал Ольсен после долгого раздумья.
— Я не хочу говорить об этом, — ответил Петер.
— Тогда ты и известность бы получил, и с долгами разделался, — упрямо продолжал Ольсен.
— Я не хочу говорить
Из клетки Якоба раздался идиотский смех.
— Пора мне, кажется, бросать эту работу и возвращаться в министерство, — сказал Эрик.
— Ты в своем уме, такое место! — в недоумении посмотрела на него Тове. — И с какой стати тебе уходить оттуда?
— Скучно, — ответил он. — Все эти штуки меня не интересуют. А в министерстве мы горя не знали.
— Но ты никогда так не зарабатывал.
— Не зарабатывал, но имел покой. А тут телефоны весь день трезвонят, да еще надо отвечать на уйму каких-то дурацких писем. И начальство заладило одно и то же — они, мол, ожидают больших результатов от моих переговоров с министерством.
— Каких переговоров?
— Они считают: я веду переговоры, а я понятия не имею даже, к кому обращаться насчет закрытых кормушек. Да и откуда мне знать?
— Сходи поговори с министром, — предложила она. — Представляешь, как они обалдеют, когда узнают!
— Может быть, и имеет смысл, — вздохнул он.
— Ну ладно, хватит ломать над этим голову, — сказала Тове. — Подумай лучше о чем-нибудь другом. Хотя бы о том, что скоро мы купим электропоезд. Вот будет здорово, правда?
— Действительно! — Голос его сразу оживился.
— Я сама не своя от нетерпения, — сказала она. — Слушай, а как мы проложим пути?
— Обязательно двойной колеей.
— И поставим не меньше двух станций.
— Да, по меньшей мере. Было бы неплохо и тоннель устроить.
— Ой как здорово!
— Можно пустить пассажирский поезд с остановками на всех станциях, — предложил он, — и скорый, который будет проходить их, не останавливаясь. Для этого нужно составить график движения, иначе они столкнутся.
— Знаешь что, — сказала Тове, — давай возьмем большой лист бумаги и попробуем начертить план расположения путей.
— Давай! И график тоже можно заранее составить.
— Как интересно! — Она вскочила, чтобы достать бумагу.
Эрик погрузился в глубокую задумчивость. Он размышлял, не смонтировать ли просто-напросто пригородную железную дорогу, дополненную городским электропоездом. Это было бы, вероятно, самым правильным решением.
— Ладно, — сказал он. — Пока у нас нет приличного оборудования, уходить в самом деле не стоит. Но уж тогда я у них дня лишнего не задержусь.
— Тогда и будем думать, — сказала Тове. — Бумага у нас есть, можно начинать.
Эрик достал карандаш и углубился в работу. Через минуту он начисто забыл о птичьих клетках и связанных с ними проблемах.
18
Был четверг, приемный день министра восстановления народного хозяйства. Первым к нему явился человек, начертавший гениальный, по его мнению, план возрождения экономики страны. Он передал министру этот план, уместившийся на полсотне листов in folio, после которых шли приложения с кривыми графиков и таблицами.