Батареи Магнусхольма
Шрифт:
Госпожа Ливанова вздохнула.
— Не хотите? — повторил вопрос Линдер. — Это странно.
— Тогда остается предположить, что у вас были какие-то свои счеты с Фогелем и вы умышленно послали его туда, где он получит удар ножом в спину. Вы понимаете, что значит такое обвинение, госпожа Ливанова? Или вам растолковать? — строго спросил Лабрюйер. — Наши агенты будут изучать вашу жизнь, жизнь всего вашего семейства…
— Боже мой… — прошептала она. — Боже мой…
— Мы пока что ведем приватную беседу. Мы пока просто предупреждаем вас, что будет, если вы не ответите на вопросы, — продолжал Лабрюйер.
— Послушайте, господа, — неожиданно твердо сказала госпожа Ливанова. — Вы можете грозить мне чем угодно. Я больше ни слова не скажу. Вернее, скажу… Я не делаю ничего такого, что бы пошло во вред Российской империи! Я делаю… делаю то, что велят мне Бог и совесть! Вот и все. Ведите меня, куда хотите, сажайте в тюрьму, отправляйте хоть на каторгу! Все необходимое, чтобы жить в тюрьме, у меня, к счастью, с собой.
Она показала на саквояж.
— Вы собирались поселиться в митавской гостинице? — спросил Лабрюйер. — И не говорите больше про больную тетушку, не позорьтесь. Вас настолько испугало наше расследование, что вы готовы бежать хоть на Северный полюс. Я такие случаи знаю — человек попадает в дурную компанию, выполняет просьбы людей, которых считает друзьями, потом вдруг осознает меру своей неосторожности и бежит без оглядки. Этот человек боится кары — но лучше для него было бы прийти в полицию и все сказать честно. В большинстве случаев такой человек отделался бы строгим словесным внушением, зато помог изловить злоумышленников. Так, Линдер?
— Совершенно верно, — подтвердил полицейский инспектор.
— Не мучайте меня, — попросила госпожа Ливанова. — Я бы очень хотела вам все объяснить, но не могу, я действительно не могу, вот как Бог свят!
Она перекрестилась.
— Вы боитесь ссоры с мужем и с родными? Мы придумаем, как вам помочь, — пообещал Лабрюйер.
— Нет, муж тут вовсе ни при чем, он ничего не знает, не трогайте его. Речь о жизни и смерти. Я не фантазирую, я не экзальтированная дурочка вроде тех, что пишут письма знаменитым поэтам и угрожают застрелиться у них на пороге. Речь о жизни и смерти двух человек, которые мне дороги, понимаете? Если я все вам разболтаю, а они после этого погибнут, я буду виновата! Мне стыдно будет моим детям в глаза смотреть… Я никому сейчас не могу доверять…
— Начали, так продолжайте, — посоветовал Лабрюйер.
— Нет, я все сказала. Ведите меня хоть в тюрьму, если вам угодно.
— Вы сами отлично понимаете, что ни в какую тюрьму вас никто не поведет. Но вся ваша жизнь будет изучаться, как ученые изучают жизнь какой-нибудь козявки, — под лупой, — предупредил Лабрюйер. — Мое мнение таково — вы связались с мошенниками. Возможно, с воровской шайкой. Есть у них такая должность — наводчица. Знаете, что это?
— Нет.
— У меня есть одна приятельница, воровка с удивительными способностями, прозвище — Лореляй. Я ее несколько раз брал чуть ли не с поличным. Но она хитра, как библейский змей. Так вот, Лореляй может наняться горничной в богатое семейство, разведать, где лежат деньги и драгоценности, то есть навести на этот дом своих дружков, опытных воров. Если дело только в деньгах и побрякушках — сама их заберет и уйдет через форточку, хоть с пятого этажа. Хозяева хвать, а дверь изнутри заперта на цепочку и имущество — тю-тю. Но бывает, что идет охота за картинами старых мастеров, это она сама не вытащит, там старинные рамы тяжелее, чем Лореляй. Так вот, госпожа Ливанова, — кому-то удалось сделать из вас наводчицу? Вы ведь бываете в богатых домах, много можете высмотреть…
— Вы с ума сошли!
— А что означают тогда тайные знаки, которые вы подаете? Примерно такие? — Лабрюйер поводил пальцами по лицу, потрогал ухо и нос.
Госпожа Ливанова внезапно расхохоталась.
Видимо, Лабрюйер, с серьезной физиономией передразнивавший даму, был на редкость забавен, потому что Линдер невольно фыркнул.
— Господин инспектор, это же очень просто! Это все гимназистки знают! — воскликнула госпожа Ливанова. — Да обратитесь вы хоть в частную женскую гимназию господина Ястержембского. Я там недавно была, я уже ищу гимназию для своей Ариадны. Так там классные дамы — москвички, окончили или Екатерининский, или Александровский институт, они эту азбуку знают и охотно вам покажут. Я сама заканчивала гимназию Брюхоненко, что в Большом Кисловском, у нас немая азбука была в большом употреблении, мы наловчились очень быстро длинные фразы передавать. Мы с подругами и теперь этим пользуемся. Скажем, я еду в экипаже, по улице идет подруга, с которой вместе учились. Не стану же я кричать на всю улицу: эй, Тата, я жду тебя сегодня на ужин! Я передаю ей это немой азбукой, и она так же быстро отвечает: не могу, приду завтра.
Свою реплику и ответ воображаемой Таты госпожа Ливанова повторила руками примерно с той же скоростью, что говорила.
— Как вы это делаете? — заинтересовался Линдер.
— Очень просто. «А» — просто большой палец показать, «Б» — указательным пальцем провести по брови, «В» — по волосам, «Г» — кончик пальца к правому уголку рта, видите — получилась буква. «Д» — под носом… — госпожа Ливанова, показывая, нарочно задержала палец под носом, чтобы вышло похоже на букву «Д». — Могу весь алфавит показать, если угодно.
— Очень полезная вещь!
Повернувшись к Линдеру, госпожа Ливанова показывала знаки, а Лабрюйер сидел и хмурился. То, что тайна знаков раскрылась, вроде и неплохо, но он бы предпочел, чтобы немая азбука не носила такого невинного характера. Оставалось только спросить госпожу Ливанову, с кем из подруг она так переговаривалась, чтобы убедиться — тут все чисто.
Линдер увлекся, сам стал показывать слова. Дело сперва не ладилось — все-таки он был немцем, по-немецки говорил и писал отлично, по-русски — говорил очень хорошо, но писал с ошибками. Поэтому, показывая слово, он делал паузы — сначала подбирал правильную букву, потом вспоминал знак.
— А еще можно показать только одну букву, и все станет понятно, — сказала госпожа Ливанова. — Вы ведь знаете, что в русской азбуке буквы имеют названия? «А» — «аз», это значит «я». «Б» — «буки», это значит «буквы». Если я показываю «Д», «добро», — значит, одобряю, значит, все хорошо и правильно. Если «М», «мыслете», значит — нужно помыслить, подумать.
И тут Лабрюйер вспомнил серебряную брошечку-подковку, которую нашел в кошельке госпожи Красницкой.
В отличие от Линдера он знал русскую азбуку.
— Значит, буквы «РСТ» могут означать всего лишь «Рцы слово твердо»?
— Да, они именно это означают. Если их передать человеку — человек понимает, что он все говорит правильно и должен стоять на своем. Очень полезно было, если в гимназии учитель физики пытался сбить с толку. Он-то хотел проверить, понимаем ли мы предмет или просто зазубрили по книжке. Стоишь перед классом, а он тебе заковыристые вопросы делает, так что страшно становится — вдруг ты что-то не то ляпнула? И тебе сигналят — «РСТ». Значит — стой на своем, не поддавайся!
— Ясно, — пробормотал Лабрюйер.
Кто-то загадочный велел госпоже Красницкой не поддаваться…
— Еще это значит — «отвечай за свои слова». То есть не давши слова, крепись, а давши — держись. Или даже «я отвечаю за свои слова», — добавила госпожа Ливанова.
— Значит, если я кому-то дарю предмет, на котором с изнанки награвировано это самое «РСТ», то советую…
По округлившимся глазам госпожи Ливановой Лабрюйер понял — она видела по меньшей мере один такой предмет.
Так, значит, прошлым вечером она что-то пыталась сообщить госпоже Красницкой?