Батареи Магнусхольма
Шрифт:
— Смотри ты, и стекло совсем не закоптилось, — удивился он. — Так я встану вон там, за тем поворотам. Что бы им тут проложить улицы пряменько, продольные и поперечные? А накрутили, напутали! Зачем, спрашивается, такой лабиринт?
— Для живописности, — ответил Хорь. — Леопард, мы пойдем параллельно…
— Тут нет параллельных улиц, — возразил Лабрюйер. — Они по-всякому загибаются. Там, где отходят от главной, от Кетлерской, сперва только выглядят параллельно. Мы просто потеряем друг друга.
И тут Хорь уставился на Росомаху чуть ли не с ненавистью.
— Шестьдесят пять рублей, шестьдесят пять рублей! Игрушка для наследника-цесаревича! — передразнил он, именно передразнил — своим голосом вменяемые люди так не говорят. — Сэкономили! Завтра же шлем в Питер запрос — и пусть высылают первым поездом!
— Ты смутно представляешь себе устройство этой штуки, — преспокойно ответил Росомаха. — Ты в фотографии дока — вот ею и занимайся. А этот детский беспроволочный телеграф с собой по лесам не потащишь. Его устанавливают в определенном месте. Англичане — молодцы, но до переносного пока не додумались. Опять же — азбука Морзе. Передавать и принимать за один день не научишься.
— Если бы не ваша чертова экономия! Мы бы еще в Питере эту игрушку опробовали. Нашли бы способ укреплять антенны там, где они нам нужны. И сейчас бы ты от слов «азбука Морзе» не впадал в панику!
— Кончай буянить, Хорь.
— Век прогресса! А мы — как при царе Горохе…
Лабрюйер ничего в этом споре не понял, только рассеянно слушал, и лишь немного удивился, узнав, что где-то на острове Руно в Рижском заливе построены непонятные искровые радиостанции.
— Время тратим, — вдруг сам себя оборвал Хорь. — Леопард, идите вон той улицей и держите курс примерно на восток…
— Сделаем проще — я обойду квартал, если это можно назвать кварталом, и вернусь к Росомахе, потом обойду другой квартал, и вы также, господин Хорь, — сказал Лабрюйер и, не дожидаясь ответа, вошел в темную улочку.
Кайзервальд был пуст, окна не светились, горело всего несколько фонарей, ни малейшего намека на «мерседес» Лабрюйер не обнаружил. Он вернулся к «Руссо-Балту», узнал от Росомахи, что Хорь носится по закоулкам, как бешеный, и совершенно безрезультатно, затем указал, куда направляется дальше.
Обходя кварталы, Лабрюйер оказывался все ближе и ближе к зоологическому саду. Наконец он уже должен был выйти из переулка чуть ли не к самым воротам — и увидел свет фар. Он успел встать за сосну и замер. По Царскому проспекту, со стороны озера, вдоль ограды зоологического сада двигался автомобиль. Шел он медленно, однако набирал скорость и, поравнявшись с Лабрюйером, проскочил мимо довольно шустро.
Зоологический сад, если бы посмотреть с аэроплана, смахивал на кривой треугольник. Острым углом он смотрел в сторону Риги. Парадный вход в зоологический сад был как раз на этом углу.
Вместо того чтобы катить по Царскому проспекту дальше, к городу, «мерседес» сделал резкой поворот, обогнул вход и направился куда-то к северу по узкой дороге, по одну сторону которой была ограда зверинца, по другую — лес.
Лабрюйер пробежал сотни две шагов, чтобы убедиться: нет, не ошибся, вражеский автомобиль понесла нелегкая лесом, а куда — черт его знает! Вроде бы на этом берегу Штинтзее не то что порядочного дома, а и приличного рыбацкого хутора не было. Не на ночную же рыбалку собрался неприятель…
Теперь следовало как можно скорее дойти до Росомахи. Может, еще был шанс устроить безумную автомобильную погоню по ночному лесу, где сосны и елки натыканы через каждый аршин.
Росомаха, узнав о такой возможности, рассмеялся.
— Наше счастье, что Хорь где-то еще бегает. С него станется и по лесу, по буеракам и буреломам…
— Нет тут буераков. Местность ровная и плоская, как тарелка, — возразил Лабрюйер. — Разве что небольшие холмики. И буреломы расчищают довольно быстро. Хотя — уж и не помню, когда в последний раз настоящая буря была.
— А осенние шторма? — напомнил Росомаха.
— Так шторма — на побережье. Хотя и озеро может взбаламутиться.
Они мирно сравнивали рижскую погоду с питерской, когда прибежал запыхавшийся Хорь.
— Зря прокатились, — сказал он. — Росомаха, давай зажигай фары. Возвращаемся.
— Не зря, — ответил Лабрюйер. — Я нашел автомобиль.
— Так что же вы молчите?
— Простите — не привык перекрикивать и перебивать.
— Где он?
Лабрюйер рассказал обо всем, что видел.
— Значит, эта колымага останавливалась где-то у озера? Или вывернула из улицы, что упирается в Царский проспект? — спросил озадаченный Хорь.
— Скорее — стояла на проспекте…
Лабрюйер попытался вспомнить свое ощущение, когда на него двигались две яркие фары.
— Что они забыли на проспекте?
— Вопрос не по адресу.
Лабрюйер расстегнул пальто и достал часы. Росомаха тем временем зажег одну фару, и можно было разглядеть циферблат.
Как всякий полицейский агент, чуть ли не полжизни отдавший службе, Лабрюйер понимал значение точного хронометража.
— Росомаха, во сколько мы отъехали от цирка? — спросил он.
— Заполночь. В половине первого, поди.
— А сколько мы сюда добирались?
— Полчаса или около того.
— И они — столько же. Сейчас час тридцать. Они уже минут десять как укатили. Значит, с часа ночи до примерно четверти второго их автомобиль где-то стоял… и чего-то ждал?.. — сам себя спросил Лабрюйер. — Кого-то они должны были увезти?
— Медведя из зверинца, — подсказал Росомаха.
И тут в голове у Лабрюйера образовалась взаимосвязь, которой пока еще недоставало логики. Но она была — и ее нужно было вытащить на свет Божий.