Базар житейской суеты. Часть 4

Теккерей Уильям Мейкпис

Еще не дальше, какъ вчера, онъ называлъ ее просто мадамой и не оказывалъ ей никакого уваженія.

— Кто здсь? откликнулась Бекки.

И отворивъ дверь; она испустила пронзительный крикъ удивленія и радости. Передъ ней стояли дрожащая Эмми и длинный майоръ съ бамбуковой тростью.

Видъ майора былъ угрюмъ, и онъ изподлобья наблюдалъ открывшуюся сцену. Эмии опрометью бросилась въ объятія Ребекки, я простила ей все въ эту минуту, она обняла и поцаловала ее отъ искренняго сердца. Первый разъ, быть-можетъ, мистриссъ Бекки прикасалась къ такимъ чистымъ и невиннымъ устамъ.

ГЛАВА LXV

Amantium irae amoris redintegralio

Ласковость

и добродушіе Амеліи произвели, по всей вроятности, нкоторое впечатлніе даже на закоснлое сердце мистриссъ Бекки. Она отвчала на нжныя рчи съ чувствомъ, весьма похожимъ на благодарность, и волненіе ея было, вроятно, искреннее. «Сынъ, исторгнутый изъ объятій несчастной матери», пригодился очень кстати для нашей героини: онъ окончательно возвратилъ ей стариннаго друга, и читатель можетъ быть увренъ, что съ этого именно пункта мистриссъ Эмми открыла разговоръ съ Ребеккой.

— И они отняли у тебя это милое, ненаглядное дитя! воскликнула Амелія. Ахъ, Ребекка, бдный, несчастный другъ мой, я знаю, по собственному опыту, что значитъ потерять сына, и умю сочувствовать такимъ лишеніямъ. Станемъ надяться, что праведное небо возвратитъ его теб, какъ милосердое и всеблагое Провидніе возвратило мн моего собственнаго сына.

— О, сынъ мой, сынъ мой! Ахъ, какую страшную, невыносимую пытку терпла я посл этой разлуки! начала мистриссъ Бекна, чувствуя, однакожь, нкоторое безпокойство въ душ. Ей было совстно, при самомъ начал возобновленнаго знакомства, заговорить ложь въ отвтъ на искреннее выраженіе довренности и дружескаго участія.

Ложь, съ какой точки ни разсматривайте ее, иметъ весьма невыгодныя стороны для лжеца. Если какой-нибудь случай заставилъ васъ покривить душою, вы, для поддержанія своихъ словъ, обязаны сочинить другую и третью небылицу въ лицахъ: масса лжи неизбжно увеличивается въ объем, и опасность быть открытымъ возрастаетъ съ каждою минутой.

— Страданія мои, продолжала мистриссъ Бекки, были невыразимо-ужасны, когда эти безжалостные изверги исторгли его изъ моихъ объятій. Мн казалось, что я не переживу этой потери. Открылась горячка. Докторъ употребилъ отчаянныя средства, я выздоровла, и… и… и вы видите, что я живу здсь одна, безъ средствъ къ продолженію своего жалкаго существованія.

— Сколько лтъ ему? спросила Эзимі.

— Одиннадцать, сказала Бекки.

— Одиннадцать! воскликнула удивленная Амелія. Какъ-же это? Вдь онъ родился, кажется, въ одинъ годъ съ моимъ сыномъ, а Джорджиньк ужь…

— Знаю, знаю, перебила Бекки, которая, на самомъ дл, совершенно забыла, сколько лтъ ея мальчику, — тоска совсмъ отбила у меня память, милая Амелія. Я во многомъ измнилась, и по-временамъ совсмъ теряю голову. Мальчику было одиннадцать лтъ, когда меня съ нимъ разлучили… да будетъ надъ нимъ Божіе благословеніе! Съ той поры я никогда не видала его.

— Блокуръ онъ или брюнетъ? продолжала наивная мистриссъ Эмми, — покажи мн его волосы.

Бекки чуть не захохотала.

— Не сегодня, мой другъ, не сегодня, сказала она; — въ другой разъ, когда-нибудь. Вотъ на этихъ дняхъ привезутъ мои вещи изъ Лейпцига, и тогда я покажу теб и волосы, и портретъ моего милаго Родона. Я сама написала этотъ миньятюръ въ счастливые дни своей жизни.

— Бдная Бекки, бдная Бекки! воскликнула Амелія, какъ благодарна — о, какъ я должна быть благодарна!

Эмми, по обыкновенію, принялась думать, что не было въ цломъ мір мальчика прекрасне и умне ея Джорджиньки.

— Вотъ ужо ты увидишь моего Джорджиньку, сказала она, воображая, что доставитъ такимъ образомъ самое дйствительное утшеніе несчастной Ребекк.

Около двухъ часовъ эти дв женщины вели между собою самую искреннюю бесду, и Бекки представила пріятельниц полный и подробнйшій отчетъ о своей жизни. Прежде всего она привела въ извстность, что надменные

родственники Родона всегда смотрли на этотъ бракъ съ чувствами непримиримой ненависти и злобы. Невстка ея, леди Дженни, женщина хптрая и коварная, успла совершенно завладть душою Родона, и вооружила его противъ жены. Ребекка переносила все: бдность, пренебреженіе, уничиженіе и ршительную холодность отъ мужа, ею любимаго… да и могла ли она не любить его, когда онъ былъ отцомъ ея малютки? Родонъ между-тмъ съ каждымъ днемъ все больше и больше погрязалъ въ безстыдств, и наконецъ, унизился до такой степени, что — говорить ли объ этомъ? принуждалъ ее жертвовать своимъ добрымъ именемъ, чтобы выхлопотать для него мсто при содйствіи маркиза Стейна. Вотъ тогда-то она уже сама готова была бросить этого негодяя.

Само-собою разумется, что эта часть исторіи передана была очень тонко и деликатно, съ видомъ страждущей и оскорбленной добродтели. Принужденная оставить кровлю своего мужа, Ребекка не освободилась отъ его мстительности и преслдованій: извергъ разлучилъ ее съ сыномъ. И вотъ теперь, бдная и оставленная всми, она скитается изъ страны въ страну, претерпвая вс возможные лшенія и удары неумолимаго рока.

Можно представить, съ какими чувствами мистриссъ Эмми выслушала этотъ длинный разсказъ. Она дрожала отъ негодованія, когда Бекки изображала ужасное поведеніе этихъ двухъ чудовищъ, Стейна и Родона. Глаза ея сверкали восклицательными знаками при каждой сентенціи, относившейся къ неумолимымъ родственникамъ и безнравственному мужу. Впрочемъ, Бекки отзывалась о немъ больше съ горестью, чмъ съ желчью — что тутъ длать? она такъ любила этого человка!.. но когда, наконецъ, мистриссъ Кроли, продолжая свое плачевное повствованіе, дошла до раздирательной сцены послдняго прощанья съ ненагляднымъ малюткой, Эмми не выдержала, и прикрывъ свое личико платкомъ, залилась горючими слезами. Какъ истинная трагическая артастка, Бекки пришла въ восторгъ отъ этого эффекта, произведеннаго ею на свою слушательницу.

Деликатный майоръ Доббинъ, нежелавшій своимъ присутствіемъ мшать интересной бесд двухъ подругъ, бродилъ нсколько времени передъ дверью, на площадк четвертаго этажа, безпрестанно прикасаясь своей шляпой къ потолку. Скоро однакожь онъ наскучилъ этимъ занятіемъ, и спустился внизъ, въ большую залу, общую для всхъ постителей Слона. Въ этомъ апартамент носятся всегда огромные слои дыма, и совершаются обильныя возліянія пива и вина. При самомъ вход, у стны, на грязномъ стол стоятъ дюжины мдныхъ шандаловъ съ сальными огарками для нумерныхъ жильцовъ, которыхъ ключи висятъ стройною фалангой надъ этими свчами. Амелія прошла черезъ этотъ салонъ съ крайнимъ замшательствомъ и душевною тревогой, тмъ боле, что тутъ собрались уже люди всякаго званія и чина: тирольскіе перчаточники и дунайскіе полотнянщики съ своими тюками и узлами; студенты, угощавшіе себя буттербродтами и колбасой; вольнопрактикующіе кавалеры, размстившіеся за карточными столами; фигляры и фокусники, освжавшіе себя пивомъ посл вечернихъ упражненій, и, словомъ, трактирная дятельность въ германскомъ вкус была тутъ уже въ полномъ разгар. Малый въ бломъ передник, какъ и водится, принесъ майору кружку пива. Доббинъ закурилъ сигару, прикрылся газетнымъ листомъ, и терпливо ршился выжидать минуты, когда опять потребуютъ его наверхъ.

Скоро, побрякивая шпорами, пришли сюда Максъ и Фрицъ, съ фуражками на бекрень и длинными трубками въ зубахъ. Повсивъ, куда слдуетъ, свой ключъ отъ нумера 90, они потребовали порцію пива и буттербродтовъ. Молодые люди заняли мста подл майора, и завязали разговоръ о филистерахъ и фуксахъ, о дуэляхъ и попойкахъ. Доббинъ не могъ не слышать всхъ этихъ рчей. Оказалось, что студенты воротились недавно изъ Шлоппеннотцентаузенда, откуда пріхали они вмст съ Бекки, чтобъ принять участіе въ пумперниккельскихъ торжествахъ.