Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
– Ну, этих ребят не остановишь, - с удовлетворением произнес Дов.
– Их "изЬмом" не закандалишь.
– Он взглянул на Софочку искоса. Ее белый нос раздувался, как всегда, когда она была сильно раздражена.
– Ты чего, гусь?
– удивленно спросил Дов.
– Терпеть не моту замужних женщин, которые жалуются.
Дов еще минуту посидел недвижимо, затем, выключив телевизор, поведал Софочке о своих успехах - сдает амутянам уже третий дом.
Софочка притихла: о своих строительных делах Дов ранее не рассказывал ей никогда... Неделю мотался по стройкам,
– Сашок не звонил?
– Нет.
– Софочка встрепенулась.
– А что?
Через два дня снова:
– Саша не звонил?
Софочка потянулась к блокночу, в котором отмечала все деловые звонки, нашла нужную запись, сказала: - От имени Саши звонила какая-то женщина. Передала: в Кфар Хабате, в спальне, перекрыть крышу, в маленьком доме побелка... Вот как?!
– встрепенулась Софочка.- Я не поняла. Саша переселился к черным шляпам? В Кфар Хабат? Да? Но зачем ему два дома?
– Детишек много... Чьих-чьих? Ero! Мы думали, он в тюрьме сидел, а он в это время детей строгал. Вот и настрогал!
Софочка не любила себя и за то, что не всегда улавливала, когда шутит Дов, а когда серьезен? Но ведь разговор о детях, шутить нельзя.
– Вот оно что!
– воскликнула она.
– У него детишки?! То-то он сразу сказал, что и моего охотно возьмет.
Дов замер.
– Он, что, предлагал тебе руку и сердце? Софочка втянула голову в плечи.
"Надо же! Болтушка!"
Дов выругался про себя, хотя это для него не было полной неожиданностью. Недели три назад сидела Софочка у него на коленях. Когда вошел Саша, спрыгнула с коленей, как по тревоге. И стала вдруг говорить о нем зло, что выгонит его из дому. Чего вдруг озверела? Тогда и мелькнула первая догадка: а уж не протянулся ли меж молодыми бикфордов шнур? С какой стороны огонек затлел?!.. Разбираться? Затаптывать огонек? Даже если был бы и вправе...
– Предлагал, значит? Во-от шустрик!
У Софочки пылали щеки. Она ушла на кухню. Вернувшись, поставила на стол фрукты. Наконец, не выдержав, спросила как о пустяке: - Так сколько ж у него детишек?
– Триста.
– Ско-олько?!
– Позвони, уточни...
– Интересное кино. Детский сад, что ли, вы открыли на пару?
– Я тут не при чем. Это хабатники.
– Пейсатые, что ли?
– Хабатники не пейсатые. Они бородатые.
– Ну, в этом мне за всю жизнь не разобраться! Кто из них пейсатый, кто бородатый.
– И изумленно: - Триста детей!
Звонка от Саши ждала. Призналась себе в этом лишь тогда, когда кинулась к телефону, а голос прозвучал не Сашин, чужой. А потом и не скрывала от себя, что ждет. Наконец, прозвучал торопливый, захлебывающийся баритон.
– Саша, - перебила она деловое сообщение для Дова.
– Что же ти о детях ни слова. Откуда они? Взглянуть бы!
Ответил, на следующей неделе повезет два автобуса детей в Иерусалим, в больницу Хадасса.
– Там и увидишь... Что? Познакомиться с ними? У тебя вот-вот свой будет, тогда и.. Еще месяц ходать? Загляни в Кфар Хабат...
Софочка услышала, как дрогнул у него голос.- Оставлю тебе место в автобусе...
Всю неделю ходила Софочка сама не своя... Но как на это посмотрит Дов? И вообще, за двумя зайцами погонишься... Всего вовек не учтешь. Про разные предвиденья - это только в школе говорят. А туг... "Как карта ляжет", говорила, бывало, мать... "Как положишь, так и ляжет", - сердился отец... Ох, нс шутка все это, рожать вот-вот, а она...
Решила посоветоваться с Зайкой, больше не с кем. Когда Зайка переезжала в новый дом, взяла с нее слово: появись в софочкиной жизни какое-либо осложнение, чтоб немедленно звонила. А уж тут такое осложнение, не дай Бог!
За день до поездки в Кфар Хабат, к Сашиным детишкам, Софочка все еще не знала, как поступить. Собой рисковала бы - пустяк, а ведь ребеночек...
Набрала номер еженедельника. Зайка обрадовалась звонку. Поохали, поговорили о новой зайкиной квартире, решили, что Софочке удобнее приехать в редакцию: Зайка там днюет и ночует.
– Сегодня, Софочка, у нас толкотня, но здесь каждый день толкотня, в крайнем случае подождешь меня минут пять-десять. Договорились?
Приехала Софочка. В самом деле, толкотня, прямо тусовка какая-то - дым коромыслом! Спросила Эли, где Зайка, он махнул рукой в сторону дверей, откуда слышались громкие голоса.
Софочка приоткрыла дверь. Переполненный зал. Зайка оглянулась на скрип двери, попросила подождать в ее комнате.
– Там сейчас внук Эли, Ёнчик. Пообщайтесь.
Енчик взглянул вопросительно на гостью, но, узнав, что она от Дова, улыбнулся приветливо. Веснушки у Ёнчика медного цвета. Самая крупная - на кончике носа. Казалось, это от солнца Ёнчик пылает и светится. Он туг же вызвался показать редакцию, все рисунки на стенах, все газеты. Чувствовалось, он горд и счастлив: его дед тут самый главный.
Софочка огляделась. Обстановочка? Железный канцелярский стол. Перекошенный, рассохшийся шкаф с подшивками газет. Все стены увешаны фотографиями, вырезанными из журналов, рисунками, стихами, даже нотами. Ёнчик тут же повел ее вдоль стенок, показывая все с таким энтузиазмом, словно он был автором всех этих стихов и шаржей.
А посмотреть и в самом деле есть на что. Сверху, над фотографиями, прикноплен огромный лист бумаги. На нем нарисована умелым карандашом огромная каменная задница. В этот каменный зад летит, как снаряд, головой вперед, новый оле. Под рисунком - подпись-приветствие:: "Правительство Израиля желает вам легкой абсорбции
Софочка посмеялась, стала смотреть вокруг с интересом. Рисунков и эпиграмм вокруг - вороха. На разные социалистические партии, которые "гонимы страхом, делят кассу с "Маарахом" - рабочей партией. Хороши и стишки на бегемотистого Ариеля Шарона - "бульдозера".
– А вот и на деда!
– возгласил Ёнчик.
– Похож, верно? Только нос вроде ножичка.
Под дружеским шаржем не слишком дружеский экспромт на Элиезера, который, по убеждению художника, "как Плеханов, прыгнул в кусты". Рядом, на полстены, удивленно-обиженное лицо Натана Щаранского. Схвачено тем же умелым карандашом, что и государственная задница. Парит Натан над эпиграммой в его честь: