Белая кость
Шрифт:
На них уже обращали внимание, оглядывались с соседних столиков.
— Так и было задумано? — почти протрезвев, негромко спросил Бекешев. — Значит, я все испортил?
Никогда еще он не испытывал такой жалости к человеку, как сейчас. Забыл даже о своей незадачливой судьбе. Впервые он видел своего друга — ироничного, скептического, спокойного до цинизма — в почти истеричном состоянии. Штабс-капитан всю душу вложил в эту школу и надеялся, что хоть в этот раз ему и его единомышленникам удастся пробить дыру в глухой стене российской косности и создать принципиально новое направление в военном деле — все рухнуло!..
— Ты тут ни при чем, — успокоился штабс-капитан. — Не казни себя. Сухомлинов — это несчастье для армии. Только такой царь… Ладно, не будем. А задумано было именно так. Не судьба. Черт нас догадал родиться в России… Так что поедешь служить, как все остальные… Дают всем отпуск, а потом — в часть. Тебя направляют в Галицию, так что о первопрестольной придется забыть на время. Давай еще по одной…
Они выпили.
— На тебя обратят внимание — запомни мои слова. Но, если позовут служить в контрразведку — ни за какие коврижки не соглашайся.
— Почему?
— Тоска зеленая, Дмитрий. Тоска… В основном, это тупая канцелярская работа или наблюдение за голубями — почту могут нести, поиск антенн на домах и деревьях в прифронтовой зоне и война с мирным населением.
— Не понял…
— Я это понял, когда мы выселяли китайцев из одного района на Дальнем Востоке. Вычищали всех подряд — а как иначе? Времени разбираться, кто из них шпион, не было… В Галиции, если дело дойдет до войны, тебе придется выселять в глубь страны австрийцев. И еще евреев — у нас не любят этот народец и потому вешают на них всех собак. Семьями, Дмитрий!.. Вот это контрразведка. Тоска… Я тогда подал рапорт, и меня отпустили в действующую армию.
Они еще раз выпили, и Караев вдруг спросил:
— Дмитрий! А ведь ты первый раз человека убил. Как это тебе? Не снится Артем Иваныч?
— А вам ваш первый снился?
Штабс-капитан ответил не сразу, как будто вспоминал, кого он все же убил первого.
— Неужели не помните, Вадим Петрович? Ведь это посильнее, чем первая женщина.
— Такое не забывается. Нас было пятеро — я и четыре солдата. Мы пришли брать одного шпиона к нему на квартиру. Китаец, маленький такой шибздик, никому из моих солдат до плеча не доставал. Я, на мое счастье, встал у дверей, а мои пошли его вязать. Он сидел в глубине комнаты за столом. Ел свой рис палочками. Дима! Я ничего не понял тогда. Это был вихрь, и все мои четверо оказались раскиданными по углам комнаты. Он успел за секунды воткнуть палочки в горло одному, сломать руку второму, опрокинуть стол на третьего, а четвертому… я уже не помню, но тоже плохо с ним поступил.
— Ого! — восхищенно произнес Дмитрий. — Вы говорили — китаец… Может, все же, японец? Откуда китаец мог так…
— Китаец, Дима, китаец. Я их различаю, и учился он не в Японии — я потом выяснил. Где-то в Тибете, в каком-то монастыре…
— A-а! Знаю. Учитель рассказывал. Он хотел туда попасть, не взяли… Шаолинь называется.
— Да, да… Вспомнил. Я бы тоже не отказался туда попасть.
— И я б не возражал, — покивал головой Дмитрий.
— Я его застрелил, когда он был в двух метрах от меня. Попал только со второго раза.
— Как это? — Бекешев широко раскрыл глаза от удивления.
— Ты не веришь? Я шесть из семи в десятку кладу — ты это сам видел. А тут промазал — так он ловко перемещался в мою сторону… И когда я подошел к нему, он уже умирал. И вдруг на чистом русском — мы даже не подозревали — спросил: «Как ты в меня попал»?
— Ну откуда он мог знать, как вы стреляете…
— Если б он знал, я бы здесь не сидел сегодня. Но он не знал, — Караев зло усмехнулся. — Вот такой был мой первый. Он мне потом снился.
Бекешев долго молчал, уставившись в белую скатерть на столе. Поднял голову и, глядя в глаза штабс-капитану, спокойно ответил:
— А мне мой не снится, Вадим Петрович. Я был в своем праве.
14
На второй год войны командир роты кавалер орденов Владимира IV степени, Георгиевского оружия и двух Георгиевских крестов штабс-капитан Бекешев окончательно понял, что он всего лишь пылинка в мировой мясорубке и все его геройства почти ничего не значат. Невольно краснел, когда вспоминал свое выступление перед курсантами в начале обучения. Каким же он был наивным мальчиком, когда говорил, что от них может зависеть даже судьба армии.
Судьбы сотен тысяч решал бездарный великий князь Николай Николаевич, способный послать войска на горные перевалы в лютые морозы, чтобы они там погибли, или бросить армию в топи Мазурских болот, чтобы ее там окружили немцы, и ее остатки с боем пробивались к своим, оставляя арьергард на верную смерть или пленение. Судьбу дивизий решало наличие или отсутствие патронов, когда русские войска были вынуждены останавливать удачно начатое наступление и возвращаться на исходные позиции, потому что армии нечем было стрелять!
Бекешев при таком отступлении чуть ли не на каждого солдата своей роты навесил по австрийской винтовке и доверху набил патронами подсумки своих солдат. Ох и проклинали они своего поручика. Еле доползли до окопов. А скоро четверть его роты стреляла именно из австрийского оружия, благо патронов к ним всегда хватало.
Однажды Бекешев поприсутствовал на допросе «языка», которого с великим трудом ночью перетащил через линию фронта. И узнал, что еще три дня назад этот немец со своей частью сидел в мокрых окопах Фландрии. Вышел тогда к командиру полка с предложением: он с группой своих солдат перейдет линию фронта и, устроив диверсии на железной дороге, существенно замедлит переброску немецких войск. Эшелоны не будут лететь под откос. Взрывать Бекешев собирался в ложбинах, чтобы невозможно было быстро расчистить дорогу от железно-деревянно-кровавого месива. Так их обучали. «Напишите рапорт на имя командующего армией и передайте его мне», — сказал ему подполковник Никитаев. Бекешев написал и получил ответ на своем рапорте: «Партизаны не нужны».
Знал бы он, что никто, кроме командира полка, его рапорта не читал. Ответ написал сам Никитаев, который не любил поручика, но расставаться с ним совсем не хотел, ибо этот командир роты был прекрасным офицером, можно сказать, лучшим в его полку. Зачем отдавать такого на сторону? А попридержать в звании, не представить к награде за еще один подвиг, послать за линию фронта, когда позарез нужен «язык», — поручик Бекешев притащит! — все это было во власти командира полка. И он пользовался своей властью и наслаждался этим. Ощущал себя кукловодом, дергающим за ниточки ничего не подозревающую куклу.