Белая кость

Солодов Роман

— Я спрашиваю, где вы были в это время, господин подпоручик?

— Спал, господин штабс-капитан, — по официальному обращению Бекешев понял, что его дело совсем швах.

Караев даже закрыл глаза на мгновение. Покачал головой.

— Вас будут судить, подпоручик. Наверняка разжалуют, — Караев с презрением посмотрел в глаза Дмитрию. — У вас есть что сказать в свое оправдание?

— Нет, господин штабс-капитан, — Дмитрий, будучи не силах больше вынести этого взгляда, отвел глаза. Опустил голову.

— Так ищи, дурак, — вдруг услышал он совсем другую интонацию в голосе Караева. — Давай вместе думать. У нас времени нет — начальству звонить надо и в полицию. Расскажи все… Кратко.

—

Вот эта дырка совсем ни к чему, — Караев поскреб затылок, разглядывая отверстие в кожаном диване, на котором столь безмятежно спал Бекешев. — Не скроешь. А подушку на помойку, и немедленно.

— Выкину, — покорно склонил голову Бекешев. Потом посмотрел на штабс-капитана и спросил удивленно:

— А если б не было дырки? Что это меняет?

— Меняет, — после секундной паузы ответил Караев. — Все равно б не стали их убивать, чтоб скрыть следы твоего разгильдяйства. Но можно было позволить им унести тело — они б никогда не всплыли с ламентациями, что ты их подельника прирезал. А с этой дыркой… Такой другой диван поискать надо.

— А что бы вы с сейфом сделали? Там тоже дыра почти насквозь. Тоже другой купили бы? А с кровью на полу? — мрачно спросил Бекешев.

— Я и забыл. Растерялся, к чертям собачьим. Позорище! — махнул рукой Караев. Помолчав немного, спросил:

— Придумал что-нибудь?

— Нет, — безнадежно покачал головой подпоручик, уже предчувствуя свой позор в трибунале.

— Я тоже не могу. Нам бы сюда Эжена Сю. Он бы наверняка придумал. Фантазия у этого писаки великая, — Караев даже кулаки сжал от бессилия. Закрыл глаза, засопел и вдруг начал мелко-мелко кивать головой, разговаривая с самим собой: — Да, да… Кто знает, как посмотрят. Но все равно ничего лучшего не придумать.

Оглянулся на дверь, как будто испугался, что могут подслушать.

— Я не о сволочи, что лежит в кабинете. Он будет молчать, но вот дырка… Сразу ясно, что лежачего пытались ударить. Значит, ты спал!

— Хорошо. Спал.

— Чего уж хорошего? Но вот почему ты спал? Тут надо искать, чтоб оправдаться. Заболел! — Караев поднял палец и повторил: — Заболел!

— Чем же это я заболел? — Дмитрий совсем не разделял энтузиазма друга. Кто поверит, что он мог настолько заболеть, что уснул при исполнении служебных обязанностей.

— Эта болезнь и не таких здоровяков ломает. Отравился ты. В сортире просидел полночи. Текло с тебя, как с гуся. Ослаб натурально… Прилег на диванчик и не заметил, как тебя сморило. Ничего лучше все равно не придумать, посему за неимением гербовой пишем на простой. А дальше и придумывать не надо — опишешь все, как было. А уж как начальство договорится с полицией — не нашего ума дело.

— А оно договорится?

— У нас в России, как и в любой другой стране, законы пишутся не для всех.

Он осмотрел Бекешева с головы до ног и сказал:

— Шнурки завяжи.

Вот когда Бекешев понял, что Караев, как всегда, прав: между департаментами есть какой-то другой уровень отношений помимо общеизвестного, подчиняющегося законам Российской империи. Армейские никак не могли допустить, чтобы бандитов судили обычным судом — тогда надо будет рассказывать публике, куда эти негодяи вломились и почему один из них получил кинжал в горло. И как всего лишь один сторож сумел расправиться с тремя преступниками, сведения о которых все время продолжали стекаться в полицейское управление, пока допрашивали Бекешева.

За Ваньком с Масловки числились трупы не в одной только первопрестольной. Медвежатника Харитона разыскивала не только российская полиция. Несколько тюрем европейских стран буквально жаждали увидеть его в своих камерах. А уж об Артеме Иваныче и говорить было нечего — этот своей жестокостью наводил ужас

даже на многих обитателей воровского мира. В полиции догадывались, что преступники действуют сообща. Но не оставалось свидетелей, и не было доказательств. Теперь они их получили благодаря решительным действиям этого слегка сутуловатого молодого человека. Кто он, откуда?.. Назвался Альпидовским из города К. Поди проверь — паспорта при нем не оказалось… Бекешев назвал фамилию парня, с которым учился в гимназии. Его семья уехала из города, по слухам, за границу, сразу после выпускных экзаменов. Место проживания? Только сегодня приехал в первопрестольную, еще нигде не успел остановиться. Запрос в город К. послали… И вообще он все охотно рассказывает до вопроса: а как он там оказался и почему? Стоило начать спрашивать об этом, как глаза его стекленели и он замыкался в молчании. В полиции не знали, что с ним делать, до тех пор пока на второй день не пришло распоряжение от самого начальника полицейского управления города: вопросов не задавать и отпустить! Никакого дела на подпоручика Бекешева не заводить. Так он и не Альпидовский совсем! Офицер! Вот уж не похож… И никакого дела не завели: кинжал в горле — самоборона. Подельники Артема Иваныча подтверждают, что наган у того был. Ванек был бы счастлив, что никто не припомнил ему покушения на убийство молодого сторожа, если б не то количество трупов, которое на него навесили за все прошлые дела. Он простодушно решил, что для полиции это покушение на убийство — мелочь. Никто не убеждал его в обратном. Как полицейские разобрались с Ваньком и Харитоном и почему дело до суда не дошло, осталось для Бекешева тайной, в которую его никто не посвящал. Да он и не интересовался — своих проблем с трибуналом хватило.

После военного суда, который с оговорками, но все же оправдал подпоручика, Бекешев заказал столик в ресторане для своего друга. Они хорошо выпили. Дмитрий в этот раз от Караева не отставал и напился на радостях. Караев же пил мрачно, как будто скорее хотел горе залить. Приняв очередную рюмку на грудь, он слегка осоловелыми глазами посмотрел на своего молодого друга и сказал:

— Ты еще не знаешь, но наша школа сгорела, Дмитрий.

— Как сгорела? Когда?! И почему в самом деле не знаю? — пораженный словами друга, Бекешев даже головой затряс.

— Да не в прямом смысле. Если бы пожар… Ведь твое дело до самого Сухомлинова дошло, и он приказал закрыть школу. Это приказ. Недопустимо, чтоб в центре первопрестольной башибузуки глотки резали почем зря, вместо того чтоб в армии служить. И не поспоришь…

— Но это же глупость. Штаб перенести можно… — закипятился Бекешев. — А мы как же? Подполковник говорил, что хочет меня преподавателем сделать…

— Видишь ли, Дмитрий, Сухомлинов армию чистит — избавляется от толковых офицеров, академию закрыл… Он все еще суворовскими категориями мыслит: пуля — дура, штык — молодец. Вот мы и попали под горячую руку. А ты знаешь, зачем мы учили вас всему этому? Хоть чуть-чуть догадываешься?

— Нет. Мы в школе часто задаем себе вопрос: зачем все это? Где наше умение понадобится, если войны не будет?

— А зачем вообще армия, если войны не будет? Надеюсь, ты не задаешь себе такого глупого вопроса?

— Так зачем мы-то нужны?

— А затем, что каждый из вас теперь может воспитать по меньшей мере взвод таких же, даже роту… Ты думаешь, у России денег нет для содержания элитного полка? Да такой полк, разбитый на группы диверсантов и разведчиков, в случае войны разнесет любой тыл в клочья! Штабы, батареи, коммуникации… — все в клочья! Россия на сей раз действительно была бы родиной нового вида военных действий — это тебе не слоны мифические! Мы изменили бы характер всей войны! — почти кричал Караев.