Белая кость
Шрифт:
Молчание было ответом.
— Эта тема закрыта. Но я не закончил, — Бекешев повернулся к крепышу. — Вы, господин прапорщик, меня оскорбили, и я вас вызываю. Выбор оружия за вами.
Все в комнате сразу же напряглись. Лица стали строгими. С какой стати дуэль, этот пережиток прошлых веков? Что произошло между ними, если в первый же день один из них посчитал себя настолько оскорбленным, что хочет смыть обиду кровью? Когда они успели настолько поцапаться?
Бекешев сам Дрогнул, испугавшись, что крепыш поймет его буквально. Нет, он этого не допустит — объяснит, что имел в виду, хотя, может быть, уже опоздал? Как же быть? Ведь ответ на его глупость во все века был один: вызванный на дуэль называет вид оружия. Тысячи и тысячи погибли из-за слов «я вас вызываю» и нескольких им подобных. Дмитрий даже взмок и проклинал себя, что поставил прапорщика в безвыходную ситуацию. Вот уж точно — вылетевшие слова обратно в глотку себе не впихнешь. Надо объяснить, надо…
А прапорщик улыбался, взглядом оценивая Бекешева, — крепенький, но ничего особенного. Он с ним справится. Пусть не рассчитывает, что они искалечат друг друга из-за дворянской фанаберии. Сейчас этот фанфарон увидит, что такое настоящий английский бокс. Он ему подпортит внешность на недельку, другую и излечит от самоуверенности.
— Прапорщик Фадеев к вашим услугам. Мое оружие — голые руки.
Через месяц Дмитрий признался прапорщику, как был обрадован и каким идиотом себя чувствовал после своих слов о вызове и выборе оружия. Но сейчас он тут же добавил, как будто боялся, что прапорщик передумает:
— И ноги! Можно тоже голые…
— Как вам угодно, — пожал плечами Фадеев, удивляясь странному дополнению.
— Угодно, угодно, — согласился Бекешев, испытав прилив благодарного чувства к этому прапорщику, который инстинктивно все понял правильно.
— Время и место? — деловито спросил Фадеев.
— Сейчас и на улице. Драться надо уметь везде. Так что на травке, господин прапорщик, на травке… Вы готовы?
— Я-то готов, — приятно для глаз улыбнулся Фадеев.
— Однако, господа, — вмешался еще один офицер. — Если это дуэль, то выбор оружия в высшей степени странен. Он больше подходит пьяным извозчикам, которые в трактире решили выяснить отношения и в помещении им тесно. Не размахнуться толком, чтоб в ухо дать. Вы же дворяне…
— Я — нет, — даже с некоторым вызовом ответил Фадеев.
«Как мне повезло, — подумал Дмитрий. Дворянин мог бы выбрать оружие, и мне пришлось бы долго объясняться… А чего я, собственно, хотел, когда потребовал сатисфакции? Ведь о борьбе думал, чтоб все увидели, какой я есть молодец!.. Ну и на место поставить. Но тогда нельзя было заикаться об удовлетворении… Мне же в голову не пришло узнать, кто он… а я не могу драться на дуэли с простолюдином. Прапорщик это помнит! А я забыл, дурак!»
— A-а, — понимающе кивнул офицер.
— Что значит «а», господин офицер? Не имею чести знать вашего звания, — тут же ощетинился Бекешев. Родители воспитывали его в понимании, что дворянство не привилегия, но дополнительные обязанности и самоограничение. Дмитрия бесило, когда в его присутствии кичились дворянством и требовали от «простолюдина» особого к себе отношения.
— Мое «а» означает, господин подпоручик, что вы не можете вызвать прапорщика на дуэль. Кодекс еще никто не отменял, — не дрогнул офицер. — Со мной — когда угодно. Подпоручик Жданов к вашим услугам. А намеков никаких не было.
— Если нет намеков, тогда окажите нам честь быть нашим общим секундантом, — Бекешев благоразумно решил больше не ссориться. Не хватало еще заслужить репутацию задиристого петуха.
— Какие условия э-э… дуэли? — после недолгого молчания спросил офицер.
Фадеев и Бекешев переглянулись. Они уже ощутили друг к другу симпатию, и драться им расхотелось. Но вокруг стояли курсанты.
— До первого падения на землю? — неуверенно спросил Фадеев и, усмехнувшись, дополнил: — Или до первой кровянки?
— Можно и лежа драться. Так что до вынужденного падения, — уточнил Бекешев, отметая для себя возможность получения удара по носу.
— Принято, — ответил Фадеев, не очень понимая, как можно драться лежа. Когда он врежет этому Бекешеву, тому будет не до драки.
Прапорщик пошел к выходу, разминая плечи.
Когда все толпой пошли за ним, к Дмитрию подошел курсант.
— Прапорщик Некрасов, — представился он. — Будьте осторожны. Так разминаются боксеры перед боем. Я немного занимался.
— Спасибо, прапорщик, — Бекешев потряс кистями рук. — А вот так, как я сейчас, знаете кто делает?
— Нет, — прапорщик с любопытством взглянул на Дмитрия, ожидая узнать нечто новое.
— Я тоже никого не знаю, кроме себя, — засмеялся Бекешев.
Когда курсанты образовали круг, Бекешев с удивлением увидел среди зрителей преподавателей школы. Сегодня у них были занятия по подрывному делу, немецкому, холодному оружию, фортификации. Все эти учителя были здесь. И не только они — даже сам начальник школы подошел. Никто не собирался останавливать дуэлянтов. Это было не юнкерское училище — здесь драки такого рода только поощрялись.
Бекешев, не садясь на землю, стянул сапоги и отстегнул ремень. С удовольствием попрыгал по холодному травяному покрову. Фадеев совсем снял гимнастерку, майку и обнажил тело по пояс, демонстрируя развитые от постоянных упражнений мышцы.
— Э-э, сходитесь, господа, — нуверенно дал команду Жданов.
Он не знал, как начать эту необычную схватку. Очень скоро все знали, как подавать команды, ибо борцовские дуэли стали главным источником отработки приемов, которым курсантов учил штабс-капитан Караев. С легкой руки Бекешева фраза «Я вас вызываю» стала рутинной. Дмитрия вызывали чаще других, не только потому что штабс-капитан советовал «вызвать» Бекешева, если кому-то не давался прием. Просто с подпоручиком было сложнее, нежели с любым другим курсантом. Бекешев не отказывал сокурснику в помощи, и зачастую в «дуэлях», разбившись на пары, сражались сразу несколько курсантов. После схватки участники подробно разбирали элементы того или иного приема. Вызовы следовали один за другим, никто не отказывался «драться», такого курсанта просто не поняли бы.
Штабс-капитан Вадим Петрович Караев, гениальный самородок, создал науку самообороны против пистолета, ножа, винтовки, саперной лопатки — через много лет создатели великого самбо творчески использовали его заметки, извлеченные из архивов ВЧК, где офицер погиб в проклятом восемнадцатом во время красного террора, который развязали большевики в отместку за покушение на их вождя. Караев не имел к этому отношения. Прими он в этом участие, лежал бы вождь мирового пролетариата, откинув ботинки в сторону, и не дергался. А создатели самбо не включили Караева в соавторы. Будем считать, что не могли.