Белая кость
Шрифт:
Ира после первых же слов Платона Павловича ощутила, как свалился с ее плеч тяжкий груз. Провокатор во все времена был существом презренным независимо от его национальности.
В конце письма она написала, что одновременно с облегчением ощутила стыд за то, что усомнилась в семье Бекешевых. Эти слова согрели Дмитрия. До последних строк он читал письмо с чувством неприязни — не хотел вникать в ее переживания. Почему, собственно, она усомнилась в них? Почему они обязаны были вести себя так, как ей хотелось? Но слова извинения — а как еще можно было расценить признания о стыде? — растворили его враждебность.
9
Так что же он скажет своим? Вот уже поезд медленно втягивается в вокзальное пространство. Скоро он увидит Павла, с отцом и матерью встретится в имении, и тогда придется рассказать о подлинном распределении. А он так и не решил, говорить ли о том, что не будет служить в полку. Он и в самом деле поручик никакого полка, и у него другое предназначение!
Бекешева вызвали к начальнику училища за три дня до церемонии выбора места службы. Он уже знал, что идет одиннадцатым номером в первой сотне, и подбирал себе полк. Надеялся, что никто не перехватит место в Московском драгунском. Если же эту вакансию займут, поедет служить в свой город К., и там будет готовиться к экзамену в академию. Вызов удивил его. Что надо от него начальнику училища, старому служаке, которому, по мнению Дмитрия, давно пора уходить на покой?
Ничего не разъяснилось, когда он вошел в полутемный кабинет и доложился. Полковник долго разглядывал его, затем сиплым голосом (турецкая пуля навылет пробила ему шею на Шипке) сказал:
— Подойдите сюда, подпоручик.
Бекешев подошел, и полковник протянул ему конверт.
— Откроете этот конверт, когда покинете мой кабинет. Хочу сказать вам, что вы получили его по нашей рекомендации. Но вы вправе отказаться от предложения, которое будет вам сделано. Тогда доложите мне о своем отказе и получите распределение согласно вашему номеру. Кажется, одиннадцатый?
— Так точно, господин полковник.
Бекешев слегка удивился поначалу, что сам начальник училища знает его номер, а потом вспомнил слова о рекомендации.
— Вы свободны, подпоручик. Желаю удачи.
Бекешев раскрыл таинственный конверт, как только вышел из кабинета. Там были увольнительная и адрес, по которому он должен прийти в указанное время. Что он и сделал на следующий день, пройдя пешком от училища до одного из многочисленных переулков Замоскворечья. Оказалось, что это недалеко от Третьяковки, в которую Дмитрий решил-таки наведаться после окончания визита. За два года службы времени сходить туда не нашел.
Это был ничем не выделяющийся, покрашенный желтой краской оштукатуренный двухэтажный дом с одной входной дверью и зарешеченными окнами. Дмитрий подергал ручку — закрыто. Хотел было постучать, но в последний момент разглядел на дверном косяке хамелеоном притаившуюся кнопку звонка. Прежде чем позвонить, внимательно оглядел темнокоричневую дверь и увидел-таки три тончайшие линии, образующие букву «п». Позвонил и стал ждать, уставившись на эти линии.
Бесшумно отворилось окошко, и Бекешев увидел серый глаз.
— Кого надо? — недовольно спросил «глаз».
— Понятия не имею, — дерзко ответил Бекешев. — Сказано прийти по этому адресу и в это самое время. Доложи-ка, любезный, подпоручик Бекешев явился.
Дверь отворилась, и Дмитрий вошел внутрь. Обнаружил, что открывал ему дверь штабс-капитан. Лет тридцати, с тоненькой кисточкой рыжеватых усов по моде десятых годов, крепко сбитый, среднего роста и с длинными руками, которые даже слегка портили его вид, нарушая гармонию пропорций.
Дмитрий неожиданно для себя подумал, что не уверен в победе над этим штабс-капитаном в настоящем бою. На борцовском ковре — пожалуйста. Но в реальной схватке этот капитан смертельно опасен. В подпоручике сработал инстинкт бойца, который за заурядной внешностью человека может угадать соперника, по меньшей мере, равного ему.
Он вытянулся перед старшим по званию.
— Виноват, господин штабс-капитан.
— Все в порядке, подпоручик, — махнул рукой тот. — Привыкнете, что двери здесь открывают офицеры. Кстати, вы хорошо прошли первый экзамен. Не каждый замечает звонок и смотровую щель. Следуйте за мной.
Темным коридором штабс-капитан провел его в комнату, окна которой были задрапированы белыми шторами, посередине стояли стол и два стула. Вышел, оставив Дмитрия одного. Через минуту в стене вдруг образовался проем, и вошел майор. В руке его была папка.
— Садитесь, подпоручик, — пригласил он Бекешева и сам сел, жестом показав на второй стул, хотя мог этого и не делать. Другой мебели все равно не было.
Майор раскрыл папку.
— У вас отлично по немецкому, военной фортификации, теоретической топографии, гимнастике. Хотя написано, что вы не любите параллельные брусья. Почему, позвольте спросить?
— Мне кажется, этот снаряд мышцы укрепляет, но и закрепощает одновременно. Я заметил, что теряю быстроту движений, и связал это именно с упражнениями на брусьях.
Майор хмыкнул, но кивнул, очевидно, удовлетворенный объяснением, и пошел дальше по списку:
— Отлично по химии и военной администрации. Да и по остальным предметам все вполне прилично. Математика хромает — ну да Бог с ней.
Он закрыл папку и внимательно посмотрел на Бекешева.
Глаза встретились, и Дмитрий, которому стало слегка не по себе от взгляда майора, — казалось, что тот видит его насквозь со всеми достоинствами и недостатками, — решил не поддаваться этому сверлящему взгляду. На какое-то мгновение вдруг потянуло в сон, но Бекешев мотнул головой, напрягся, и желание спать исчезло.
— Гипнозу не поддаетесь, — констатировал майор.
— Вы меня гипнотизировали? — удивился Дмитрий.
— Да! Я вполне прилично это делаю. Но к делу это не относится. Просто знайте, что на вас гипноз не действует.
— А я считал, что это шарлатанство. Но в сон потянуло. Я готов вас выслушать, господин майор, — решил перейти к делу Бекешев. Не затем же его позвали, чтобы этот майор проверял на нем свои способности.
— Господин подпоручик! Я не буду задавать вопросов, чтобы выяснить, годитесь вы для работы, которую мы собираемся вам предложить. Мне достаточно рекомендации ваших непосредственных начальников, мнению которых я доверяю. Вы оказались среди очень немногих выпускников юнкерских училищ, которые будут осваивать совершенно новую для армии профессию. Замечу, что отказ ни на что не повлияет, и единственное, что вам придется сделать в таком случае, это дать слово офицера, что наша беседа останется тайной.