Белая кость
Шрифт:
Первый же день, когда они дружно встали при появлении в классе первого преподавателя — того самого штабс-капитана, который открывал дверь Бекешеву, начался с сюрприза. Сутуловатый офицер осмотрел будущих диверсантов и отрицательно покачал головой:
— Нет! Не годится — вы все будто аршин проглотили. Да вас сразу выделят в любой толпе — офицер! А мне нужен штафирка, мимо которого патруль пройдет и вслед плюнет. Вам, господа, придется, в прифронтовой зоне поработать, и не у нас в тылу — у них!.. Так что попрошу вспомнить, как шпаки ходят. Как учило вас начальство насчет походки шпаков? —
— Ходят, как брюхатая попадья, — с секундной запинкой ответил Дмитрий, когда дошло, какого ответа от него ждут.
— Еще как? — обратился штабс-капитан в другому курсанту.
— Как вошь по мокрому снегу, — тут же ответил курсант.
— Еще? — вопрос к третьему курсанту.
— Как разочарованная свинья, — последовал мгновенный ответ.
«Все одинаково», — разочарованно подумал Бекешев. Эти выражения он слышал из уст своих командиров, когда те приучали его к военной осанке. Циркуляр рассылают из военного министерства, что ли?
— Да! — согласился с его мыслями штабс-капитан. — Велика матушка Россия, а определения везде одни те же. Чтоб через неделю от вашей выправки ничего не осталось. Согните плечи, господа, глаза в пол, голову набок!.. Но! — Караев поднял палец в воздух, и все вдруг увидели, что штабс-капитан распрямляется. Секунды прошли, и перед ними стоял идеальный гвардеец — хоть сейчас на парад. — Если на вас будет форма врага, например немецкая либо австрийская, тут уж будьте любезны соответствовать…
Штабс-капитан помолчал немного и заговорил совсем другим тоном, дав понять, что преамбула завершена:
— Итак, начинаем занятия. Вас здесь почти тридцать. Через год останется половина. Вы думаете, больше? Хорошо! Буду только рад ошибиться. Каждый день до зимы независимо от погоды будет начинаться с пятиверстового кросса. Это будет действительно кросс, а не беговая дорожка. Зимой — лыжи, которые сами себе купите.
Курсанты невольно переглянулись — они были иначе воспитаны. Экипировка им выдавалась.
— Выходи на улицу! — резко приказал штабс-капитан и почти бегом направился из аудитории. — Первый раз побежите со мной. Запоминайте дорогу. Второй раз с вами не побегу. Стар я уже для таких упражнений. А вам, господа, эта дорога будет сниться и через десять лет. За мной!
Он быстро двинулся к лесу, как будто бежать надо было не версты, а триста саженей. Курсанты рванули за ним.
Лес сразу обступил их, стало темно, и тропинка, по которой они бежали, почти не проглядывалась в сумраке. Бекешев успевал следить за мелькающей спиной штабс-капитана и отмечать лесные ориентиры: ствол с ободранной корой, муравейник — два по обе стороны тропки, поваленная сосна с вывороченными корнями, валун размером с медведя, перекрестившие друг друга березки, резкий спуск под горку, ручей… Он не уставал, более того, наддал слегка и почти поравнялся со штабс-капитаном.
— Назад, подпоручик, — тут же осадил его командир, дыша почти без напряжения. — Ваше дело сейчас товарищам помочь с ориентирами. Не все, как вы, лес видят…
«Они и это обо мне знают», — подумал Дмитрий, послушно отставая от штабс-капитана. Присоединился к остальным.
— Господа, малина справа…
— Ягодки захотелось? —
— Ориентир. Завтра вы этой спины не увидите, — он ткнул пальцем в фигуру, мелькающую среди деревьев.
— А завтра я не побегу, — выкрикнул тот же голос. — Срежу по лесу и выйду к финишу. Нашли идиотов бегать…
— А послезавтра вы вылетите отсюда пробкой, ибо я доложу. Мне не нужен напарник, который врет и невынослив. Я не смогу положиться на такого в деле, — жестко ответил Бекешев и повернул голову, чтоб узнать, кто это выкрикнул.
— Да не выслуживайтесь вы. Как вас по званию? — произнес легко бегущий рядом курсант, белобрысый крепыш.
— Подпоручик Бекешев к вашим услугам. Сегодня после занятий разберемся и с вашими словами, — решил не спускать хамство Бекешев и повысил голос, не снижая при этом скорости бега: — Господа! Попрошу поприсутствовать после занятий в четыре. Всех касается…
Курсанты собрались в небольшом зале общежития. Никого из преподавателей не было. Слово взял Бекешев. Он был краток — не умел говорить помногу, да и не считал это нужным. Собеседник должен быть не глупее его, а иначе не о чем разговаривать. Разжевывать надо нижним чинам и дуракам.
— Господа офицеры! Подпоручик Бекешев к вашим услугам. Буквально два слова. Отобрав нас в эту школу, нам доверили жизни людей. Всем офицерам это доверяют. Взвод, роту… Но в нашем случае на карту может быть поставлена судьба полка, дивизии, армии… И если сейчас, здесь, в этой школе, офицер способен соврать в малом, то тем более он будет способен соврать в великом — это, надеюсь, всем понятно. Во что это выльется — не мне вам говорить. В «Александровке» нас приучили не врать. Думаю, всех учили тому же. У меня все.
Эх, молодость, молодость! Двадцатилетний Бекешев выступал перед такими же молодыми людьми, которым в голову не пришло опровергнуть его высокопарные слова о судьбе армии — они в это верили! Верили, что их «работа» за линией фронта поможет решить судьбу сражения… Они уже считали себя элитой армии, хотя прошел только первый день их учебы, которая превратит их в диверсантов или прифронтовых разведчиков. Их экспериментальный курс так и остался единственным. В военном министерстве рассудили, что тратить деньги на подготовку офицеров к диверсионной работе — слишком большая роскошь. Таких людей можно набирать из тех же казаков. Так и делали — пластуны навсегда вошли в военную историю. А из тех, кто учился вместе с Бекешевым, почти никто не уцелел в мясорубке Первой мировой. Сама школа-то оставила следы только в финансовых архивах, замаскированная там под какое-то научное заведение для нужд российской армии.
Кстати, наш герой невольно поспособствовал тому, что на школу обратили пристальное внимание в верхах и решили прикрыть. Но, не будем забегать…
— Господа, — встал один из курсантов. — Я считаю, что подпоручик Бекешев прав. Мы должны быть предельно честны, и те, кто не потянет учебу, должны будут об этом сказать сами. Лично я, например, еле дышу после сегодняшних занятий и ни в какую Москву уже не поеду. Хочется вымыться и хорошо поспать. Если через месяц не втянусь — уйду. Еще кто-то хочет высказаться?