Белая кость
Шрифт:
Бекешев сдержанно кивнул.
— Собственно говоря, дело это не новое, — продолжал майор. — Лучшим доказательством тому служат слова Наполеона, который сказал, что пятьдесят человек в тылу вражеской армии опасней десяти тысяч перед ее фронтом. Великий полководец знал, что говорил. А как вы считаете?
— Я согласен с Наполеоном, — проговорил Бекешев после небольшой паузы.
Почти незаметная улыбка скользнула по губам майора. Ему начинал нравиться этот подпоручик.
— Это школа, в которой вас будут обучать подрывному делу, разведке, вождению всего, что движется. Нет! Вру. Не обучаем летать на аэропланах — сегодня это пока еще спортивное развлечение, но никак не оружие. Дальше пошли: вы научитесь стрелять из всех видов оружия, убивать врага ножом на расстоянии и голыми руками при непосредственном контакте с ним. По окончании этой школы вы сможете расправляться одновременно с несколькими противниками. Но лучше не попадать в такие ситуации. Это будет очень трудная учеба, и далеко не каждый ее осилит. Если войны не будет… — майор пожал плечами и хмыкнул. Затем продолжил тем же тоном: — Но если это несчастье случится, вы окажетесь за линией фронта и начнете действовать. Сегодня коммуникации становятся жизненно важной частью военного дела. Вы их будете разрушать. Вашей работой будет уничтожение всего, что представляет угрозу русской армии. Скажу сразу: дело это и для нас новое. Нас, преподавателей, здесь немного, опыта у нас почти нет, и потому мы корчить из себя всезнаек не будем. Все предложения по улучшению учебного процесса будут только приветствоваться. В ваших бумагах написано, что вы инициативны, и потому мы вправе ждать от вас новых идей, если вы согласитесь, конечно. Вот и все. Подробности после вашего ответа.
— Я должен сразу дать ответ или… как?
— Или как, — улыбнулся майор. — Еще два слова. Жалование будет почти удвоено, учитывая трудности, с которыми вы столкнетесь при обучении, да и потом… Никто не должен знать о вашем выборе. Никто! — Майор поднял руку для усиления эффекта своих слов. — Для всех ваших родных вы будете служить в Москве, в одном из полков. Оттуда якобы будете писать письма. Туда же будет приходить ваша почта. Сколько вы хотите на размышления?
Бекешев не ответил, и майор вышел из комнаты, оставив его наедине со своими мыслями.
Чувства смешались. С одной стороны, он гордился тем, что именно его рекомендовали в такую школу. С другой — слегка пугала неизвестность, боязнь, что не выдержит. Это будет для него ударом: Бекешев не способен смириться с тем, что оказался хуже кого-то. Может, не испытывать судьбу? Он и в полку себя проявит… Нет! Майор отрезал ему путь к отступлению. Если он откажется, то причиной будет трусость. Вспыхнула злость на училищное начальство. Они-то ведь знали, куда давали рекомендацию. Зачем его засунули в это? Да им в головы прийти не могло, что Бекешев может испугаться. И если он вернется в училище и скажет, что идет в полк, они обязательно кинутся выяснять и узнают, что юнкер отказался сам! Вот тогда герой Шипки и поймет, что единственный юнкер, которого они рекомендовали, на самом деле трус. Позор!.. Как ни крути — все плохо! Нет уж! Лучше стыд отчисления, нежели потеря уважения своих учителей.
Когда майор вернулся, Бекешев сказал:
— Согласен, господин майор.
— Отлично! Выхода у вас в самом деле нет, — с этими словами майор протянул ему папку. — Ознакомьтесь сейчас. Мы ждем вас через месяц.
Когда Бекешев протянул руку за папкой, майор вдруг взял его руку и повернул так, что стала видна кистевая мозоль, наработанная постоянным упражнением.
— Сколько лет вам на это понадобилось? — спросил он, отпустив руку Бекешева.
Подпоручик понял, что эти люди замечают все. Ведь майор оказался первым, кто обратил внимание на его кисти.
— Больше пяти, господин майор, — Бекешев взял папку и раскрыл ее.
— Я думаю, что вы пройдете у нас весь курс. Садитесь, читайте, — и майор вышел из комнаты.
10
Поезд наконец-то остановился, и Бекешев сразу же увидел брата, который заглядывал в окна вагона. Помахал ему, и Павел, совсем взрослый мужчина, увы, пополневший, радостно улыбнулся. Дмитрий приехал к родным, так и не решив, говорить им правду или врать насчет будущей службы в полку.
Во время поездки мимо полей с созревающей пшеницей и зеленых рощ, по хорошо накатанной дороге, сидя в бричке с резиновыми шинами, которой правил их кучер, Бекешев врал брату про место службы, выслушивал новости, почти исключительно касавшиеся хозяйства. Дмитрия это уже не интересовало. Но изображал внимание и даже ухитрялся задавать вопросы, которые показывали, что слушает с интересом — хотелось сделать брату приятное. И точно решил, что Павел ничего не узнает о его настоящей службе. Брат окончательно стал помещиком. Он определился в своей жизненной дороге, и Дмитрий видел, что его все устраивает. Он счастлив. Дмитрий не хотел оказаться на его месте, но по-хорошему позавидовал. После традиционных вопросов о родителях спросил о невестке. Новость слегка оглушила, хотя ничего не могло быть более естественного — Ира была беременна.
Увидев ее с округлившимся животом, нашел в себе силы пошутить, сказав, что она сильно располнела на сельских харчах и неплохо бы ей сесть на диету. Когда она пошла к дому, он, глядя ей в спину, вдруг подумал, что невестке идет беременность — не частый случай среди женщин. Конечно, она тоже ничего не узнает.
Ночью Дмитрий пришел к отцу, договорившись с ним предварительно о беседе. Платон Павлович понял по лицу сына, что у того есть, о чем поговорить, что Дмитрий хочет рассказать ему что-то важное. Не встревожился — он верил, что сын ничего непорядочного, позорного совершить не может. Может, разочаровался в военной карьере? Ничего страшного… Но вряд ли такое могло быть. В последних письмах сын писал, что все идет отлично и он получил распределение в тот полк, в котором хотел служить.
Дарья Борисовна была слегка расстроена — рассчитывала, что сын будет служить в их губернской столице. О женщины! Никак не могут смириться с тем, что сыновья, даже самые любимые, взрослеют и уходят — порой навсегда.
Отец выслушал сына, ни разу не перебив его. Долгое молчание наступило в кабинете после того, как Дмитрий закончил. Отец налил себе и Дмитрию портвейна. Взял бокал и не предложил сыну присоединиться к нему. Не стал ни пить за удачу на новом поприще, ни желать успехов… Дмитрий тоже выпил немного вина. Понял, что отец, мягко говоря, недоволен его выбором.
— У меня не было выбора, папа, — начал он оправдываться.
Платон Павлович поднял руку, и Дмитрий послушно умолк.
— Дмитрий, они тебя предали. Я говорю о твоем начальстве. Но, с другой стороны, может, я стар стал и понятия мои о рыцарстве и доблести старомодны — век-то на дворе уже двадцатый. Им — я опять же о твоих командирах — лучше знать, на что ты годишься. По твоим словам, ты будешь уметь выкрадывать людей, убивать, взрывать поезда, мосты, захватывать документы, носить вражескую форму… Что там еще в современной войне? Отравлять колодцы?
Дмитрий сморщился.
— Не будешь все-таки. И то слава Богу.
— Ты против, папа, я вижу. Но мне это по душе, — Дмитрий выговорил последние слова с напором, как делал всегда, когда начинал спорить с отцом. Никогда не спорил с матерью, но не потому, что во всем подчинялся ей. Просто знал, что его манера настаивать на своем с давлением может раздражать и даже обижать собеседника. Отец никогда не обижался, правильно понимая характер младшего сына. А мать манера Дмитрия спорить всегда расстраивала. Но сейчас, скажи она ему, что он не должен идти в диверсанты, все равно настоял бы на своем. — А если войны не будет? — продолжил он. — Отношения между кузенами прекрасные, а больше не с кем воевать. Да это вообще может не пригодиться. Через год обучение закончится, и я скорее всего продолжу военную карьеру. Если честно, отец, я не знаю, что будет после года обучения. Но обещаю, что буду готовиться в академию и…