Белая кость
Шрифт:
— Если будет война и ты попадешься, тебя даже не расстреляют. Повесят. Повесят тебя! Ты хоть это понимаешь?
— Зачем же меня отпевать раньше времени. Пусть сначала поймают! — набычился Дмитрий. Начал жалеть, что поделился с отцом. Предупреждали его умные люди! У таких стариков старомодные понятия о том, как надо воевать. А в белых перчатках битвы не выигрывают. Это потом создатели легенд отмывали грязь с кровью пополам, и возникали светлые образы рыцарей без страха и упрека. Да такие благородные, если они не плод воображения бардов, всегда проигрывали свои битвы, и их самих убивали! Народы всю жизнь дрались не по правилам. И кто их вообще придумал, эти правила?
Отец улыбнулся. Взглядом показал сыну, чтобы тот наполнил
— За тебя, Дмитрий! — он поднял бокал. — Я никогда не пил за удачу, считая, что она приходит только к тому, кто успевает во время ухватить ее. За любое место, — Платон Павлович усмехнулся двусмысленности, — но сейчас я пью именно за нее. Пусть тебе сопутствует удача в твоем деле. До дна, сын!
11
Бекешев часто вспоминал учебу в диверсионной школе и говорил себе, что это был лучший год его жизни, хотя и трудно было невероятно, особенно поначалу. Преподаватели выжимали из них двадцать семь потов каждый день, и не все выдержали. Занятия начинались в семь тридцать в лагере (огромный огороженный участок со служебными помещениями и выходом на лесной массив) под Москвой, куда можно было добраться на местном поезде по Николаевской дороге и пробежать — иначе опоздаешь — через лесок около версты по малозаметной тропинке. Курсанты — все новоиспеченные офицеры из разных юнкерских училищ — переодевались в солдатскую форму, в которой они проводили весь день, и рапортовали о прибытии. Желающие остаться на ночь, делили комнату с двумя сотоварищами. Поначалу все так и делали, ибо никаких сил на то, чтобы поехать в город не оставалось. А через месяц, два, попривыкли, втянулись в эти сумасшедшие тренировки и уезжали на ночь в Москву.
Бекешев был одним из первых, кто сполна вкусил радости разбитного московского бытия. Да и как может быть иначе, если ты живешь не только на нищенское офицерское жалованье. Есть деньги! И тогда рестораны распахивают перед тобой двери, ты желанный гость на балах — этих ярмарках московских невест, нет отбоя от приглашений на пирушки в теплых компаниях, тебя легко проводят за кулисы модного московского кафешантана и знакомят, знакомят!.. И женщины, от вида которых сразу закипает кровь, поворачивают свои прелестные головки в твою сторону и непроизвольно облизывают губки.
В результате оказалось, что дополнительные пятьсот рублей в месяц к его офицерскому жалованью, даже удвоенному — совсем небольшие деньги. Просто никакие! Он опомнился, когда от десяти тысяч осталось не более трех с половиной. Куда все ушло? Ну да! Оперетка и цветы с золотым браслетиком актрисульке… В оперу пошел было один раз и заснул. Лихач с бубенцами, и с этой актрисулькой в обнимку, когда чувствуешь ее податливое молодое тело, слышишь жаркий шепот, обещающий все наслаждения любви, ловишь ее мягкие губы… Он редко приходил один в уютную двухкомнатную квартирку, которая располагалась на втором этаже доходного дома в одном из арбатских переулков. Надо заметить, что его женщины были разными и внешне, и по характеру, и по положению в обществе, но ни разу не случилось ни одного скандала, не говоря уж о битье посуды и женском визге. Дамы, к своему удивлению, легко подчинялись этому двадцатилетнему парню, хотя многие были старше него, опытнее (к слову сказать, Дмитрий был переимчив в постельной учебе), прошли через всякое, включая мордобой… Но у Бекешева был природный дар обращения с женщинами — укрощал их без унижения. Они становились послушными, и при этом даже изначально холодные превращались в нимфоманок в жаркой постели…
А какие в Москве вечера! Дмитрий не помнит ни одного раза, чтобы он скучал в компаниях, где собиралась разношерстная публика: художники, писатели, композиторы, издатели, газетная мелюзга, офицеры, владельцы скаковых конюшен и жокеи, брокеры, биржевые спекулянты, темные личности с галстучными булавками, в которых сверкали слишком крупные бриллианты,
Он вовремя остановился. Первым делом бросил карточную игру — ему хронически не везло. Хватило ума понять, что везение рождается вместе с человеком и нет никакой возможности переломить судьбу. Одноразовая удача или неудача ничего не меняет. Поэтому в один прекрасный вечер, встав из-за стола, где он оставил очередные триста рублей, он сказал своим партнерам, что это последний вечер, когда они видят его играющим в карты. Ломберный столик слышал на своем веку сотни таких клятв, которые всегда нарушались, и потому партнеры только усмехнулись. Они не знали подпоручика, иначе б не улыбались. Не так резко, но с той же решимостью отказал собутыльникам, которые хорошо притворялись его друзьями, хотя он никогда их за друзей-товарищей не держал. С женщинами стал разборчивее — кокотки, специальностью которых было вытягивание денег из таких Бекешевых, получили от ворот поворот. Дмитрий научился отличать корыстный интерес от влечения, которое испытывали к нему многие дамы из его окружения. Не знал угрызений совести, затевая интрижку с очередной замужней особой, с мужем которой был шапочно знаком.
Надо заметить, что оба брата почувствовали финансовое облегчение, когда младший Бекешев бросил куролесить. В ответ на просьбы о дополнительном «вспомоществовании» Павел исправно слал деньги и ни разу не упрекнул брата в мотовстве. Родителям об этом не сообщал, зная наперед негативную реакцию отца.
Кстати, у Павла не было чувства вины перед братом за доставшееся ему наследство. Через два дня после беседы Дмитрия с отцом у них состоялся мужской разговор в том же кабинете. Но теперь их не разделял письменный стол — они сели в кресла по одну сторону. А на стол поставили три бутылки вина, бокалы и домашний сыр. Разговор был долгим и не только о наследстве. Более того, о нем почти не говорили. Старший брат увидел, что Дмитрий искренне согласен с решением родителей, и этого было достаточно. Они беседовали обо всем как близкие друзья. В такие минуты приходит вызванная доверием полная откровенность. За полночь, когда дом уснул и подошел конец второй бутылке вина, Дмитрий открыл третью, наполнил бокалы, и Павел вдруг сказал:
— Знаешь, Дима, я ведь тебе жизнью обязан.
— Что?! — рука Дмитрия с бокалом вина застыла в воздухе. Он поставил его на стол. — Как это жизнью? Я не помню, чтоб я тебя из воды вытаскивал или от ножа прикрыл… Если ты о медведице, так я себя спасал в первую голову. Что-то ты разошелся сегодня, Паш… Может, хватит с тебя? Иди-ка ты к жене…
— Ты свой приезд в Питер помнишь? — Павел поднял бокал и протянул вперед, как бы приглашая чокнуться.
— Ну? — младший брат не принял приглашения.
— Вот тогда. Я ведь хотел покончить с собой из-за той женщины. А ты приехал, и все показалось таким глупым…
— Не помню, чтоб я что-то умное говорил…
— А ты ничего такого и не говорил. Просто я смотрел на тебя и думал: «Вот брат мой приехал из-за меня, а я дурак и эгоист… Ведь всех убью своим самоубийством. Не стоит она того, эта дрянь… Разве можно из-за такой?.. И почти сразу после тебя повстречал Иру. Тебе понравилась невестка?»
Дмитрий честно пожал плечами:
— Паш! Тебе соврать или как?
— Мне все равно. Но все же лучше «или как».
— Я с ней знаком три дня только и полюбить не успел. Давай выпьем за Ирину Давыдовну Бекешеву, — Дмитрий тоже поднял бокал, и они чокнулись.
Третью бутылку допивать не стали.
Павел знал, что брат обязательно перебесится, а сейчас он отдает дань свободе, которую ощутил, надев офицерский мундир. Хотя, какая может быть свобода у молодого офицера?
Учеба в московской жизни занимала главное место, потому что от того, как усвоишь предмет, зависела жизнь.