Белая сорока
Шрифт:
«Своей прямотой Шервиц только поможет Хельмигу затаиться, — мелькнула у меня мысль. — Надо спасать положение». Как бы ненароком я дотронулся до руки инженера и незаметно ее стиснул. Затем громко сказал:
— Нашему милому другу нечего возразить председателю общества охраны животных. Он никогда не забудет, что вы однажды защищали злого хозяина доброй охотничьей собаки…
Шервиц нахмурился:
— Ладно. Рано или поздно у нас будет о чем поговорить.
Хельмиг пытался отшутиться:
— Что касается меня, то я желал бы, чтобы это было поздно. Сейчас я очень устал и хотел бы выспаться…
— Будильник зазвонит полшестого, — поспешно сказал я и пошел проводить Хельмига, которому уже была приготовлена комната в первом этаже. Скоро вместе с женой Богданова ушла и Хельми, мы остались.
— Зря вы темните, скажите ему прямо в глаза, в чем обвиняете, — посоветовал Богданов.
— Именно этого я и хотел, — сказал Шервиц и, указав на меня, продолжал: — но этот господин дал атаке отбой.
— И правильно сделал, — отозвался Курилов. — С Хельмига нельзя спускать глаз, но делать это надо очень осторожно, чтобы он сам ничего не заметил. Ведь нам нужно во что бы то ни стало узнать, кто его сюда тогда пригласил на охоту, кто одолжил собаку, кто дал проводника… Неподалеку отсюда сооружаются объекты, имеющие важное оборонное значение… Вот почему эта история меня очень заинтересовала…
— Слишком поздно, — ядовито, но по-дружески заметил я.
— Утро вечера мудренее, — отозвался Курилов. Шервиц, бросив взгляд на всех, сразу посерьезнел:
— То, что вы сказали, товарищ Курилов, заслуживает особого внимания… Хельмиг попал в СССР потому, что послан сюда по договору концерном Маннхейма для разработки проекта строительства нового химического зарода на Урале. Можете не сомневаться, лично я в этом убежден, концерн посылает сюда надежных людей, то есть своих людей, которые работают ровно столько, на сколько их обязывает договор. Заколачивают они немало — вполне достаточно для их «счастья». Стремление советского народа создать на своей земле могучую промышленную державу им, разумеется, чуждо, главное для них — туго набитый карман…
— Когда к нам приехали вы? — быстро спросил Курилов.
— В 1926 году.
— Но ведь тогда у нас еще не было возможности туго набивать чужие карманы. Нам и самим жилось нелегко…
— Мена привела сюда симпатия к советской стране, — просто сказал Шервиц. — Никто меня не посылал, наоборот, отговаривали, а я все-таки взял и приехал…
— На родине вы были… — начал Курилов свой вопрос, смысл которого мы хорошо поняли.
— …социал-демократом, — продолжив фразу, ответил Шервиц.
— Ах, вот как, — облегченно сказал Курилов, как будто бы услышал новость. Но ведь об этом он уже знал от меня, хитрец! Курилов помолчал, потом очень тихо, так, чтобы кто-нибудь не услышал за дверью, таинственно сообщил:
— Есть признаки, что речь может идти кое о чем более важном, чем брошенный пес…
«Вот это, действительно, новость!» — подумал я. А Шервиц махнул рукой и сказал, направляясь к выходу:
— Чем говорить намеками, не лучше ли подождать, когда из них что-нибудь выклюнется? Пока это журавль в небе… Думаю, лучше всего идти отдохнуть, чтобы утром не проспать.
Сердечно пожелав друг другу доброй ночи, мы разошлись, Шервиц поднялся по лестнице на второй этаж, а мы с Куриловым направились по коридору в нашу комнату на первом этаже. У двери нас встретили Норд и Дружок.
— Не хотите ли вы еще собак взять в комнату? — ужаснулся Курилов.
— Разумеется. Не вредно иметь пса у постели, если нападут грабители, — пошутил я.
— Завтра же пожалуюсь Богданову, что вы недооцениваете безопасности его дома, — также шуткой ответил Курилов.
Я никак не мог уснуть. Без конца ворочался с боку на бок, так что Норд, который лежал у кровати, поднял голову, удивленно глянув на хозяина. Дружок тяжело дышал, укладываясь ко сну. Настенные часы своим противным монотонным тиканьем звучно отмеряли медленно убегающее время. В довершение всего Курилов захрапел. Пытаясь уснуть, я закрыл голову подушкой.
И вдруг в полусне услышал чьи-то тихие шаги. Может, мне это только показалось? Прислушался, да нет, снова в комнате раздались осторожные шаги. Тогда я вовсю раскрыл глаза и поднялся с постели. Шаги тотчас же прекратились.
Посреди комнаты стоял Дружок. Так это он тут ходил! Приглядевшись, я заметил, что он уставился на окно. И Норд смотрел туда же.
— На места! — тихо скомандовал я, но Дружок, который обычно слушался с первого слова, на этот раз приказа не исполнил. Он только повернул ко мне голову, а потом осторожно, шаг за шагом, приблизился к окну. Норд последовал его примеру, и оба, принюхиваясь, остановились у окна. Конечно, им мешали двойные рамы. Что же там в ночной темноте?
Я встал, подошел к окну. Оба пса стояли около меня, опираясь передними лапами о подоконник, вертели хвостами, Дружок ворчал. Я выглянул в окно. В этот момент луна зашла за облако, но я успел с трудом разглядеть неподалеку у леса какую-то темную фигуру или предмет. Что это? Эх, если бы облако ушло и снова появился светлый круг луны! Я попытался снять хотя бы первую раму — не удалось. Оба пса бегали по комнате и повизгивали.
— Ух… О… Что тут происходит? — раздался заспанный голос Курилова.
— Кто-то там стоит, — ответил я.
— Снеговик?
— Едва ли. Смотрите, удаляется. Значит, что-то живое. Спустить собак?
— Это еще зачем? У вас что-нибудь украли?
— Черт знает, что здесь творится! Уже полночь, кому тут не спится?
— Если тут был нечистый, то это как раз его рабочее время… Дайте же поспать, успокойтесь ради бога!
Нет, успокоиться я не мог. Оделся на скорую руку, взял обоих псов и вышел в коридор. Где-то поблизости заскрипели двери. Собаки рвали ремень из рук, и в свете карманного фонаря я увидел домашнего стража — собаку Динку, которая лежала на своем половичке и не выражала ни малейшего беспокойства. Это меня удивило, и я вышел в морозную ночь.