Белая сорока
Шрифт:
— Считаю эту дымовую завесу агрессивной акцией и капитулирую, — закашлялся Шервиц, разгоняя дым рукой. — Я ведь некурящий.
Присутствующие засмеялись. Мне манера инженера вести разговор не понравилась. Я встал и направился к выходу, рассчитывая уйти незаметно.
— Домой собрались? — раздалось за спиною. Это был Карл Карлович. — Подождали бы минутку. Ваша собачья история меня заинтересовала… У себя дома, в Аугсбурге, я был председателем общества защиты животных. Ненавижу людей, которые держат зверей и не заботятся о них.
— Послушайте, дружище, — сказал я, — хоть я с вами и согласен, но мне кажется, что вы не имеете права задевать тех, кто с подобными людьми не имеет ничего общего.
— Да вы не знаете, что мне известно, — грохнул Шервиц и хотел еще что-то добавить, но оглянулся, потому что за нами раздались шаги. Это был Хельмиг, и Шервиц лишь безнадежно махнул рукой.
Пока я соображал, как ответить, чтобы скрыть впечатление, произведенное на меня откровением инженера, около нас уже вырос Хельмиг.
— Никак вы уже собрались домой, господа? Вот беда… А я думал, мы посидим за рюмкой доброго вина.
— Исключено, — возразил я. — В другое время с удовольствием выпьем бутылочку кавказского, а сегодня не могу. Тороплюсь.
— О, понимаю, вас ждет супруга?
— Вот именно. Она в театре, обещал ее встретить.
— Тогда, надеюсь, я могу рассчитывать на ваше общество, инженер? — обратился он к Шервицу.
— Меня ждет одна знакомая, а по отношению к женщинам я обязателен, — был ответ.
Стали прощаться, но Хельмиг заявил, что в таком случае он тоже не останется и пойдет с нами.
По пути доктор Хельмиг все время болтал, зато Шервиц молчал и не дал ни малейшего повода продолжить наш прежний разговор. Он быстро распрощался, повернув в соседнюю улицу. Хельмиг проводил меня к самому театру.
Ожидая жену, я размышлял, что именно не досказал председатель общества защиты животных из Аугсбурга, но так ничего и не придумал.
На другой день я пригласил Карла Карловича на ужин вместе с его приятельницей, веселой и очень симпатичной шведкой Хельми, которая работала переводчицей представительства шведского торгового пароходства в Ленинграде.
После ужина жена осталась с Хельми, а мы отправились в рабочий кабинет. Искристое цимлянское придает человеку хорошее настроение, которое развязывает язык. Мне всегда в таких случаях было особенно весело с моим другом, прирожденным оптимистом, склонным к шутками. Но сегодня Шервиц был хмурый, весь его вид говорил, что он чем-то расстроен.
— Ненавижу людей, которые плохо относятся к животным, — начал он очень серьезно, как бы разом покончив с тем легким, непринужденным настроением, которое владело нами за столом. Молча кивнув, я выразил согласие.
— Вы также, я вижу… — продолжал он, подняв рюмку и с видом знатока разглядывая на свету рубиновое вино. Не отводя глаз от рюмки, сказал: — Еще с детства, в семье, меня приучили относиться к животным по-человечески. Так я отношусь к ним и сегодня. Да, сегодня.
Настала минута тишины. Мой гость поставил рюмку на стол, не выпив ни капли, и взгляд его был неопределенным. Не нарушая молчания, я терпеливо ожидал дальнейшего. Было видно: ему есть что сказать.
В соседней комнате зазвенели серебряные колокольчики русской тройки. Это Хельми играла на рояле из «Времен года» Чайковского. Наверно, это была как раз та музыка, которая могла вывести моего друга из задумчивости; во всяком случае, его взгляд сразу же оживился. Шервиц резко повернулся ко мне, словно отбросив свои раздумья, и продолжил прерванный разговор:
— Давно я не испытывал ни к кому такой неприязни, как в тот вечер к Хельмигу…
Он опять погрузился в молчание. Ну, подумал я, начал об охране животных, а перешел на доктора. Наверно, потому, что он ему не симпатичен. А может быть, вино сегодня приводит Шервица в мрачное настроение?
— Послушайте, коллега, — отозвался я, — никак на возьму в толк, на что вам вообще сдался этот Хельмиг?
— Да ведь это он виноват в том, что бедная лайка была брошена в лесу на произвол судьбы.
— Что? — удивленно воскликнул я.
— Да, да, уважаемый господин доктор химии, любитель зайчатины в сметане приложил руку к этой истории…
— А не говорит ли в вас антипатия к человеку, которого вы конструируете по чисто случайному впечатлению, как вы сами в тот раз признали? Ведь не можете же вы утверждать, что об этом что-то знаете?
— Прежде чем что-то узнать, человек должен высказать гипотезу на основании определенных предпосылок. Все начинается именно со случая или, скажем лучше, сочетания, расположения ряда возможностей, которые внезапно сходятся, образуя правдоподобную реальность.
Одни после рюмки вина веселятся, другие — философствуют, словом, каждый поступает в соответствии со своим характером… Размышляя об этом, я пристально всматривался в своего гостя. Тем временем он продолжал развивать свою теорию:
— Разумеется, это только первое приближение к результату. Его нужно уточнить либо интегральным расчетом, либо найти отклонение от основных функций, из которых он и возникает. Ведь все так просто, не правда ли?
«Мелет какой-то вздор», — с тоской подумал я, едва внимая его нудным словам.
— Если же отбросить технический способ выражения, то мой вывод основывается на следующих фактах…
«Слава богу, наконец-то переходит к сути дела», — облегченно подумал я.
— Как-то вечером в конце прошлого месяца я возвращался с Хельми на автомашине из Петергофа. Всю дорогу барахлил карбюратор и в Ленинграде, как раз перед вокзалом, сдал окончательно. После нескольких попыток мне удалось снова завести мотор, но он работал неравномерно, и машина поскакала, как козел.
Лишь в последнюю минуту удалось затормозить, иначе бы я наехал на двух спешащих мужчин, очевидно, охотников: за плечами у них были ружья в желтые кожаных чехлах. Один вел лайку. Что я говорю — вел… Не вел — тянул ее за собою. Охотники мне пригрозили, и тут одного я узнал — именно того, который тащил пса. И кто же, вы думаете, это был? Доктор Хельмиг! Я хотел выйти из машины, извиниться, но они очень торопились, очевидно, к поезду. За ними плелся третий — какой-то «дедуля». Он подгонял лайку, она никак не хотела идти с Хельмигом… Этого доктора химии я знаю мало, но о том, чтобы он ходил на охоту, никогда не слышал. Мне показалось немного странным, что он так обращается с собакой, но Хельми успокоила: нет ничего удивительного; каждый поступит так, если упрямый песик не захочет слушаться. Второго охотника я не узнал, потому что все происходило быстро.