Белое золото, черная смерть

Хеймс Честер

— И правильно сделал, — сказал Могильщик. — Мало ли кто пожалует в таком драндулете.

Они попросили механика снять радиотелефон из их служебной машины и установить его в грузовике. На это ушло сорок пять минут, и Гробовщик позвонил домой. Его жена сказала, что никакая Абигайль не звонила ни ей, ни Стелле, зато из участка звонили каждые полчаса: их разыскивали.

— Скажи им, что понятия не имеешь, где мы, — сказал Гробовщик. — Тем более что это святая правда.

Теперь они смогли принимать в

грузовичке все полицейские звонки. Всем патрульным группам было поручено обязательно вступить с ними в контакт и велеть вернуться в участок. Кроме того, патрульным были даны инструкции задержать стройную черную женщину в красном платье по имени Лотус Грин.

— Сейчас уже, наверное, эта желтая киска давно смыла черную краску, ей ведь страшно не нравится быть черной.

— И красное платье переодела, — подхватил Могильщик.

Они подъехали к бару «Белая роза» на углу 125-й и Парк-авеню, напротив станции метро, поставили машину за двухцветным «шевроле». Эрни сидел в будочке чистильщика обуви и смотрел в сторону парка. На навесе будочки виднелась надпись «Чистка обуви „Американский легион“». Двое пожилых белых чистили обувь цветным. Через дорогу, между опорами метромоста, стояла другая будочка с надписью: «Чистка обуви „Отец небесный“». Двое пожилых чернокожих чистили обувь белым.

— Демократия в действии, — заметил Гробовщик.

— От головы до пят.

— У пят, — поправил Гробовщик.

Эрни увидел, как они входят в бар, но и виду не подал. Они вошли в бар, словно два бродяги, решившие промочить пересохшее с похмелья горло. Они заказали пиво. Вскоре и Эрни вошел в бар, протиснулся к стойке и тоже заказал пива. Белый бармен поставил на стойку открытую бутылку и стакан. Эрни стал наливать не глядя и пролил пиво на рукав Могильщика. Обернувшись к нему, он сказал:

— Извини, не посмотрел.

— Это написано на большинстве могильных памятников, — отозвался Могильщик.

Эрни захохотал, а потом чуть слышно пробормотал:

— Она у танцовщицы Билли, на 115-й улице.

— Не обращай внимания, сынок, — сказал громко Могильщик, — я пошутил. Живи дальше.

Проходивший мимо них бармен оглядел обоих, размышляя над последней фразой. «Сколько ни работай в Гарлеме, — думал он, — никогда не выучишь язык этих черных».

Гробовщик и Могильщик выпили пиво и заказали еще. Эрни допил свое и вышел из бара. Гробовщик подошел к автомату и позвонил домой. Абигайль по-прежнему не звонила, но из участка продолжали названивать. Бармен украдкой подслушивал, но Гробовщик не сказал ни слова, а слушал донесение жены и лишь в конце буркнул ей: «Живи дальше». «Психи», — подумал бармен не без удовлетворения.

Не допив пива, они вышли и сели в грузовик.

— Вот бы подключить ее тамошний телефон, — сказал Гробовщик.

— Оттуда она звонить не будет, —

возразил Могильщик. — На это у нее ума хватит.

— Надеюсь, у нее хватит ума сохранить себе жизнь, — хмыкнул Гробовщик.

Билли была дома одна, когда Айрис постучала молотком с медной рукояткой в ее черно-желтую отлакированную дверь.

Билли открыла дверь на цепочке. На ней были желтые шифоновые шаровары поверх черных кружевных трусиков. И белая шифоновая блузка с длинными рукавами и черепаховыми запонками на манжетах. Вид у нее был очень обиженный. Ногти изящных голых ног танцовщицы сверкали алым лаком. Как всегда, она была накрашена, словно вот-вот собиралась выйти на сцену. У нее был вид любимой наложницы султана в гареме.

В щелочку она увидела неправдоподобно черную негритянку. В дешевом красном платье она напоминала горничную в выходной день.

— Вы ошиблись дверью, — сказала Билли.

— Это я, — сказала Айрис.

— Кто я? — У Билли расширились глаза. — Голос вроде знакомый, но все равно не узнаю.

— Я, Айрис.

Билли некоторое время оглядывала ее, затем разразилась истерическим хохотом.

— Господи, ты прямо как Топси из «Хижины дяди Тома». Что с тобой стряслось?

— Отвори дверь и впусти меня, — огрызнулась Айрис. — Я и без тебя знаю, на кого похожа.

Все еще хохоча, Билли впустила Айрис, снова заперла дверь и наложила цепочку. Затем, глядя, как Айрис устремилась к ванной, она двинулась за ней со словами:

— Поняла! Ты была в тюрьме!

Когда Билли вошла в ванную, Айрис уже намазывала лицо очищающим кремом.

— Как видишь, была, да сплыла!

— Ну и ну! — сказала Билли, усаживаясь на край ванны. — Кто же тебя выпустил? В газетах писали, ты заложила Дика, а теперь он удрал.

Айрис схватила чистое полотенце и стала неистово тереть лицо, чтобы понять, сошла ли краска.

— Сволочи! — сказала она. — Они хотят, чтобы я навела их на Дика.

— И ты это сделаешь? — ахнула Билли.

— Еще как! — фыркнула Айрис, стягивая с себя красное платье.

Билли вскочила на ноги с криком:

— Я тебе не помощница. Мне всегда нравился Дик.

— Бери его, солнышко, — отозвалась Айрис, сдирая чулки. — Я меняю его — на платье.

Билли с негодованием удалилась, а Айрис, оставшись в чем мать родила, начала всерьез отскребать черноту. Вскоре вернулась Билли и бросила на ванну охапку одежды. Окинув критическим взором тело Айрис, она сказала:

— Ну и досталось тебе, детка. У тебя такой вид, словно тебя изнасиловали трое каннибалов сразу.

— Это было бы забавно, — пробормотала Айрис, втирая в лицо крем.

— Возьми «Пондс», — посоветовала Билли, подавая ей другую баночку. — Зачем зря переводить «Шанель»…