Беломорье
Шрифт:
Следуя местным правилам приличия, собравшиеся принялись за молчаливый обряд чаепития. Закуска была обильна и многообразна — кладовые Сатинина всегда славились запасами. На столе красовались даже заграничные вина, контрабандой вывезенные из Норвегии. Сам Федор Кузьмич всю жизнь капли не брал в рот, но, уважая гостей, всегда ставил на стол напитки.
Гостям было понятно, что их собрали по какому-то торговому делу. Предстояло обсудить что-то имеющее непосредственное отношение к их прибылям и убыткам. Это, конечно, волновало хозяев, но они не решались начать делового
Прошло не менее двух мучительных часов. Местные богатеи начали сердито коситься на приезжего, но тот приветливо улыбался, сверкая золотыми зубами, словно не замечая настороженности на озабоченных лицах собравшихся. В тишине то и дело раздавался дребезжащий голос хозяина, напоминавший по очереди каждому гостю, что его ждет медок и пряничек, вареньице, винцо и прочая снедь, которую Сатинин называл всегда ласкательно.
Когда собравшиеся, притомясь в ожидании беседы, явно пообмякли, Александр Иванович начал разговор.
— Неналаженность у нас, господа промышленники, чисто азиатская, — ласково поблескивая карими с поволокой глазами и прикладывая белоснежный платок к влажному лбу, заговорил наконец о деле скупщик, — ведь мы словно друг под друга подкапываемся, друг друга готовы в разорение ввести! Попадем в Архангельск — и кто во что горазд: один продает сельдянку за целковый, а другой тут же и на восьмигривенный льстится, а там, смотришь, сельдянку за полтину отдают… Убытки-то какие! Подумать страшно! Что ж получается? Оптовики и фирмы вначале жмутся, не берут, ждут, пока цена спадет, а мы, заготовители, от страха дуреем и рады хоть свою копейку назад вернуть, и за то спасибо говорим! А ведь жить-то надо? А капитал свой проешь, так новый не всегда добудешь! Разор так и висит над головой!
Тихо было в комнате. Слышались лишь сопение да сочувственные вздохи гостей.
— Вот какое положение, господа промышленники, — после некоторого молчания вновь заговорил Александр Иванович, — бороться с этим злом надо. По-европейски жить надо! Сколько там миллионеров, и все благодаря умелой хватке… А у нас десяток-другой тысчонок уже за великий капитал идет! Мелко плаваем, тесним друг друга да себя же этим и душим!
Хмурились скупщики. Жить хотелось по-дедовски, а приезжий уму учит и, пожалуй, правду говорит.
— Не подскажете ли вы, хозяева, как же нашей общей беде помочь? — вдруг задал вопрос Александр Иванович и, насмешливо щурясь, стал бережно наливать из замысловатого кувшинчика маслянистую струйку в грубую водочную рюмку.
— Не придумать, милостивец! — за всех ответил Сатинин. — Отцы нам завещали жить, как деды живали, а вон какие времена настают. Что делать — ума не приложим!
Александра Ивановича очень тянуло закурить, но он сдержался. Часть собравшихся была из староверов, а те «табачников» не любили.
— Вот что, — продолжал он, — надо созвать съезд промышленников, да так сделать, чтобы всем нам, как на кулачном бою, дружной стенкой держаться! Тут-то и запрыгают фирмы и рыботорговцы! Им, а не нам, придется уступки делать. Без товара им не жить, а товары-то они из наших
— Надо, надо… обязательно надо! — оживился Федотов. — А то мы, сироты, всем рискуем — и капиталом, и здоровьем, и на Мурмане жизнюшку окияну-морю доверяем. А фирмачи проклятущие в городах живут, на наших слезах радость себе строят… Надо, надо съезд этот созвать, Лександр Иваныч… Как, земляки?
Каждый из присутствующих считал себя обиженным фирмами. Когда наиболее говорливые хозяева поведали друг другу всем им давно известные обиды, Александр Иванович опять заговорил:
— Возьмите пример с меня. Начал я с грошей, а теперь, благодарение богу, на оборотные средства не жалуюсь. Хватает! Почему? По-коммерчески дело повел. Так и всем надо, а то заявятся два-три сильненьких, а вам, хозяевам, останется на мели сидеть и капиталы свои проедать! А проешь, так что дальше? С сумой идти побираться, что ли?
Долго говорил Александр Иванович, то запугивая хозяев, то соболезнуя им и наводя на них страх учеными словами. Много керосина выгорело в сорокалинейной молнии, немало вина и пузатых чашек душистого чая опорожнили собравшиеся, пока в конце концов их дрожащие руки не поставили вкривь и вкось подписи на ходатайстве о созыве съезда рыбопромышленников.
На следующий день Александр Иванович поехал дальше. Дело организации съезда он вел пока в сугубой тайне, и это очень смущало подписавшихся. При встрече друг с другом они озабоченно перешептывались: «Не будет ли от этого нововведения какого лиха?» Не часто приходилось им ставить подписи на бумагах — торговые дела велись ими обычно на веру, и подписывание своей фамилии казалось многим хозяевам опасным.
Бойко бежала лошадь Александра Ивановича. К вечеру ка горизонте забелел приземистыми храмами Сумский Посад, бывший в старину центром торговли Поморского берега. Через час вдоль берегов широкой реки запестрели двухэтажные домины.
Александр Иванович постоянно останавливался в хоромах двух сестер, старых дев. У них он жил, как дома, отдыхал и вдоволь отсыпался. На их адрес во время его разъездов со всего Беломорья присылалась для него корреспонденция, и уже много лег старшая сестра от его имени производила срочные расчеты с рыбаками Поморья.
Из предосторожности Александр Иванович денег с собой не возил; если бы они ему понадобились — денежная кубышка любого толстосума была в его распоряжении. Об этом знал каждый помор. И богатый скупщик безбоязненно, всегда без кучера, появлялся в селениях южного Беломорья, не опасаясь грабителей. Его шубу на еноте или орловского рысака разбойникам все равно некуда было бы деть.
В канун приезда Александр Иванович по телефону поручил почтовику предупредить старух. Утром они испекли любимые им пироги с семгой, а также сочни — блины из сметанного теста, наскребла в запас замороженных сливок и, начиная с полудня, едва ли не десяток раз подогревали фасонистый самоварчик, зная привычку своего гостя, едва сойдя с саней, требовать самовар.