Беломорье
Шрифт:
Сатинин не носил черного полукафтана, в какой облачались обеспеченные старообрядцы. У старика было еще много дел с мирскими… Год за годом откладывал он тягостный обряд «исправления», все еще не решаясь стеснить себя множеством ограничений. Он был в белой рубахе с голубенькой вышивкой на вороте, рукавах и подоле, в серых валенках и белых в голубую полоску домотканных штанах. Старец словно светился. Такое впечатление усиливала белая расчесанная пушистая борода и курчавые серебристые волосы, обрамлявшие благообразное лицо. Весело, как у молодого, поблескивали ясные глаза.
«Экий радужный хозяин, — злился Егорка, робко поглядывая на богача. — И завсегда-то он такой беленький, чистенький да радостный. Не мудрено — всю жизнюшку в тепле и в достатке».
— Сейчас, милаи, лакомства припасу. — И, положив на стол нарезанную ломтями семгу, Сатинин не по возрасту проворно снова вышел из комнаты.
— В доме то, кажись, две дюжины кладовушек у крестного, — вполголоса многозначительно проговорил Мошев. — И каждой своя доля назначена. Уж треску рядышком с дегтем или с медом не положит… Что в подвал, что на низ, что сюда, а что и на чердак. Всему свое место. Бо-ольшой хозяин! О-ох, большой хозяин!
Вскоре Федор Кузьмич принес две вызолоченные тарелки: на одной были мятные пряники, на другой — большой кусок разноцветной слоеной помадки.
— Зря, крестненький, хлопочешь, — произнес Мошев, не отрывая глаз от дорогостоящей и очень любимой им мессинской помадки. — Стоим ли таких баловств?
Как же, крестничек? Ведь ты-то у меня с первого спаса не был! А добрый молодец и в помине у меня не гащивал!
Глаза и не тронутые старческой желтизной зубы Сатинина остро блеснули в улыбочке: «У меня, мол, таких гостей, как Цыган, чего-то не бывало». Гости поняли эту насмешку, но сделана она была мягко и почти ласково. Хозяин опустился в бархатное кресло и весело проговорил:
— Вкушайте пока прянички, родимые, а самоварчик враз поспеет.
Некоторое время все сидели молча. Хозяин лукаво посматривал на гостей бойкими, все понимающими глазами. Мошев хмурился и усиленно жевал пряники, У Егорки холодели руки и пересыхало во рту. Ему было не до лакомств. Надо было говорить о деле, да как начнешь?.. Хозяин пришел на подмогу:
— Спаси бог, милаи, что зашли погостить! — и он остановился, дожидаясь ответа.
Мошев переглянулся с Егоркой. Тот, побледнев, испуганно заморгал.
— По делу, крестный, пришли, — заговорил Мошев, торопливо проглатывая кусок, — не стали бы за зря утруждать тебя гостьбой.
— Ну? — притворился удивленным Федор Кузьмич. — Не в покрутчики ли ладишь мне зятька своего?
Хотя эти слова были сказаны ласково, но обида больно, как плеть, хлестнула по самолюбию Мошева: «Моего зятя в покрутчики хочет брать?!» Егорка побледнел еще сильнее. Мельком взглянув на хозяина, он увидел, что тот как будто беззаботно, но на самом деле очень настороженно рассматривает лица гостей и по-мышиному быстро обкусывает мятный пряник.
— Не в покрутчики, крестный, — багровея, тяжело задышал Мошев, — хочу Егорку в люди вывести… Помоги, под мое слово, с силами собраться.
— Милай, да чем я смогу? Феклушка-а, а Феклушка-а? Да самоварчик когда да-ашь? Лентяйкой экой уродилась, прости меня господи, — с огорчением пожаловался он вполголоса гостям и тут же закричал опять по-мальчишески звонко: — Гостюшки уж соскучились, а она, как на грех, не думает…
— Помоги средствами, — пояснил Мошев, — мы в три срока с накладными тебе вернем.
Старик словно обрадовался и весело засмеялся.
— Крестничек, да милай мой, а Митьку Воронова помнишь?
Мошев озадаченно взглянул на повеселевшего старца.
— Чего-то словно матка не раз поминала… Да не помню, про что?
— Мал еще ты был, пожалуй, в сосунках. Батюшка твой тогда еще крупными делами ворочал. Митька Воронов, вишь, у твоего отца в работниках служил. А была у покойника в работницах какая-то девка, кажись, Апросинья? Не помню уж сейчас точно, как ее величали… Дарьюшка, поди, се помнит: аккурат они вместях затем в становищах по командам мыкались, — оживленно рассказывал Сатинин. — Ну, не будем плохим покойного поминать, а скажем, всем буде понятно, — захотелось твоему батюшке побыстрее повенчать ее от страма… Митька, видать, не дурак был, да и разори твоего батюшку на всю снасть. Захотелось, значит, самому хозяином стать. Тоже ведь баял: «С возвратом о первую вешнюю пору». Ну, а господь по-иному судил! Погодушка-то на море как пала, как пала, тяглец да весельщик со всей снастью на дно и ушли (старик перекрестился), а Митька уж незнамо как уцелел… Вот и вернулся Митька домой гол как сокол! Батюшка твой говорит ему: «Да чем же ты, еретик, теперь со мной расплатишься?» А тот, прости господи, за слова непристойные, мигом спустил с себя штаны и говорит: «Хошь — ремешком отстегай, а хошь — так прости». Вот какая притча, крестничек, случилася… Поняла, милаи?
Гости молчали. Егорка от наступившей слабости повалился на спинку кресла. Ему казалось, что оно качается под ним. Рухнула последняя надежда вырваться из бедности.
— Слушай, Федор Кузьмич, — хрипло заговорил он, запинаясь и не смея поднять глаз, — не бойся. Верное будет дело… Не всякая шпека каждый год тонет.
— Случай на случай не найдет, паренек, — хитро подмигнул Сатинин. — А вдруг божье попущение будет? Тогда что?
— Дай в люди выйти! — Егорка поднял на него глаза, полные слез. — Ведь на тебя одна надежда, бог поможет и…
— Бог-то бог, да сам не будь плох, — тихонько засмеялся хозяин. — Умная поговорочка, еще стариками сказана. Ой! Да не во грех буде мне!
Сатинин торопливо вскочил, подошел к иконостасу и набожно поцеловал сверкающий серебром крест. Затем вернулся назад и чинно сел в кресло.
— Мне ли, старичку убогому, — развел он сокрушенно руками, — капиталами рисковать?
— Не заметишь, как вернутся деньги назад, — уговаривал Егорка, — а меня человеком сделаешь.
— Не трать, паренек, слов жалких. Не девушка я, не тронут меня слезы… Нет у меня капиталов для тебя! Горе случится, так и полтинника за избенку твою не получишь!
Хмурясь, в комнату вошла работница с самоваром, рябая и нескладная, — старик никогда не нанимал в дом красивых батрачек. Сатинин оживленно захлопотал, разливая чай. Накладывая мед в стеклянные блюдечки, он приговаривал:
— С медком, гостюшки, с медком пейте, да пряничка не забудьте! Душистые прянички, мятные, сладенькие…
Не весело было гостям слушать болтовню щедрого на угощение хозяина. Тот все время говорил о своем хозяйстве, словно нарочно хвастаясь завидным обилием. Не допив чашку, Егорка поднялся с кресла. Мошев недовольно нахмурился. Отложив блюдечко с недоеденной любимой помадкой, он тоже поневоле встал.